Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдональд Фрейзер

– Волшебник, говорите? – Веселое румяное лицо плыло и меркло. – Мистер, вы не первый, кто приходит к такому выводу…

Максвелл заявил потом, что ранившая меня стрела была, должно быть, отравлена. Действительно, есть люди, утверждающие, что апачи мажут наконечники ядом гремучей змеи или натирают тухлым мясом. Лично я в это не верю: никогда не слышал о таком за время пребывания у мимбреньо, да и, кроме того, стрела, к которой апач прикасался или постоял хоть даже в миле от нее, не нуждается в дополнительных отравляющих средствах. Нет, я склонен думать, что это просто старые добрые бактерии, вскормленные в щедрой среде викупа, пробрались в мой организм через рану в руке, в результате чего последняя раздулась раза в два по сравнению с нормальным размером, а я сам провел в бреду все путешествие до Лас-Вегаса.

Почему они привезли меня туда вместо Санта-Фе, до которого было в два раза ближе, остается загадкой. Видимо, через час или два после спасения я начал бредить и багроветь, и поскольку Максвелл, нагуляв аппетит на мимбреньо, твердо решил закусить конокрадами-хикарилья, меня препоручили заботам двух солдат с наказом как можно скорее найти доктора. Те погрузили меня на носилки, сделанные союзными индейцами – я понятия не имел, но те прятались во время драки в лесу, – и закончили марш-бросок, въехав в Лас-Вегас с пациентом, распевающим «Веселая „Аретуза“»[169] и требующим срочно дать ему женщину. Так они потом мне рассказывали. Очнулся я в форте Баркли, слабый, как моль, и не способный проглотить ничего, кроме жидкой овсянки.

Впрочем, я совершенно не сожалел, что оказался там. В Санта-Фе велик был риск трогательной встречи с бывшей супругой, и я вполне допускал, что тот скользкий иезуитишко мог раскрыть мою проделку с продажей Клеонии навахам. Поэтому меня очень даже устраивало идти на поправку под присмотром Алика Баркли, веселого шотландца – экземпляр почти столь же редкий, как дружелюбный индеец – и трезво осмысливать факт, что за полтора года в Штатах я четырежды менял имя, дважды женился, два раза был ранен (в обоих случаях со спины), подвергался судебному преследованию, удирал от погони чаще, чем способен был запомнить, и повстречался с несколькими крайне неприятными людьми. Короче, черт побери: рано или поздно эта треклятая страна наверняка меня прикончит. А я все еще глубоко увяз в ней и не приблизился к дому ни на дюйм со времени, когда все началось, да и шансы на благополучное возвращение выглядели не слишком обнадеживающе. И все произошло только потому, что я потискал Фанни Дюберли в Долине Беглецов и сел играть в «двадцать одно» со ставкой в полпенни за один стол с парнями типа Д’Израэли. Но все это, знаете ли, лишь ячейки великой паутины судьбы – все, до самой мелочи. Пути Господни неисповедимы, и я могу лишь надеяться, что Он не будет слишком настойчив, приглашая меня составить ему компанию в путешествии.

Я провел в Лас-Вегасе с неделю, когда туда на всех парах прибыл Максвелл. Он не только перехватил хикарилья и убил пятерых из них, но и отбил украденных лошадей и теперь возвращался к себе в Райадо, что близ Таоса. Верзила весело отмахнулся от моих благодарностей – я сидел на кушетке в задней комнате дома Баркли, имея вид бледный и заинтересованный, – ему не терпелось узнать, кто я такой, поскольку, прежде чем опрокинуться вверх килем, мне не удалось даже представиться – и как меня занесло на Хорнаду с раскрашенным лицом и военным отрядом апачей на хвосте. Я приготовился уже изложить ему тщательно отрепетированную историю, в которую не вошли такие неудобные подробности, как участие в рейде охотников за скальпами и женитьба на дочери Мангаса Колорадо, когда в комнату проскользнул не кто иной, как коротышка в замшевой куртке.

Вы, быть может, сочтете это прихотью, но я с ходу принял решение, что лучше будет изложить все как можно ближе к правде. Я могу без запинки соврать любому и часто именно так и поступаю, но встречаются пташки, которых не стоит пытаться ввести в заблуждение. Зачастую такие люди обладают набором свойств, благодаря которым сами могли бы стать первостепенными мошенниками, имей они к тому хоть малейшую склонность, и потому видят любого проходимца насквозь. В их числе были Линкольн, Китаец Гордон, покойный милорд Веллингтон. И этот тихий, безобидно выглядящий маленький фронтирщик. Даже не знаю, что в нем было такого – вроде бы самый скромный и застенчивый из всех парней на свете, но было в этих терпеливых, добрых глазах нечто, подсказывавшее вам, что лгать ему будет пустой тратой времени, поскольку перед вами необычный человек. Вы можете сказать, что, видев его прежде в деле, я успел сообразить, насколько обманчивы тихий голос и вежливые манеры. Согласен, я ощутил в нем скрытую силу даже прежде того, как сделал faux-pas[170] и назвал его мистером Нестором – это имя звучало в долине. Максвелл зашелся в смехе, хлопая себя по ляжкам, и представил друга: «Кристофер Карсон».

Я чуть не подпрыгнул, поскольку знал, что вряд ли во всей тогдашней Америке нашелся бы более знаменитый человек. Все знали Кита Карсона – выдающегося проводника, скаута, победителя индейцев, «Наполеона прерий». И большая часть из тех, кто видел его впервые, отказывалась верить, что этот робкий непритязательный коротышка – тот самый великий герой, имя которого у всех на устах. Но я поверил и, повинуясь инстинкту, решил выложить все как на духу.

И надо сказать, правильно сделал. Я назвал ему настоящее свое имя, поскольку только им одним и не пользовался в Штатах (за исключением пребывания у апачей), и признался, что по пути в Мексику встретился с Галлантином и оказался, сам того не подозревая, втянут в рейд охотников за скальпами. Не утаил я и про то, как меня защитила Сонсе-аррей и как я слинял при первой же возможности. Максвелл по ходу присвистывал и хмыкал, давая понять, что не верит ни на грош моему рассказу, но когда я закончил, Карсон кивнул задумчиво и говорит:

– Все сходится. Слыхал, что один английский охотник за скальпами зимовал у мимбреньо и женился на дочери Красных Рукавов. Но принимал все это за индейские сплетни, пока не увидел вас с раскраской на лице. Тут я сообразил, что вы и есть тот самый человек.

Доброжелательный взгляд задумчиво скользнул по мне.

– Вы правильно сделали, что унесли ноги. Я бы не хотел оказаться в шкуре зятя Мангаса.

Я охотно согласился, благодаря про себя Бога, что надоумил меня рассказать всю правду – у этого маленького умника пальчик явно лежал на многих невидимых ниточках пульса.

– Смею надеяться, джентльмены, – говорю, – что ясно дал понять: я не охотник за скальпами и никогда им не был.

Максвелл рассмеялся и пожал плечами, сочтя факт несущественным, но Карсон задумался на миг – такая у него была любимая привычка, а потом сказал: «Главное было убедить в этом Мангас Колорадо», как будто это был ключевой пункт. А ведь и был, если поразмыслить.

И все же, как резонно посоветовал Максвелл, мне ни при каком раскладе не стоит появляться в Дель-Норте снова. Если требуется порт, то почему бы не Сан-Франциско? В этом случае он готов, мол, оказать мне все возможное содействие. Знаете, у меня закралась мысль, что Максвелл чувствовал себя обязанным за предоставленную возможность устроить кровавую баню апачам, хотя, возможно, я недооценил его врожденного благородства. Человек этот был из разряда самостоятельных, веселых, щедрых натур и явно пользовался в здешних краях большим уважением, и когда он предложил подыскать для меня местечко в идущем в Калифорнию караване или в составе доброй партии горных охотников, я с радостью согласился. Карсон, сидевший все это время молча, тут снова подал реплику в своей застенчивой манере: