Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдональд Фрейзер

Я выскочил на поверхность, как лосось на нересте, разворачиваясь лицом к апачам: седло переднего мустанга было пустым, его владелец корчился на камнях в предсмертной агонии. Вот он дернулся, вздрогнул и затих. Но обернувшись, я не обнаружил человека в замшевой куртке. Скала была пуста, среди деревьев и кустарников не наблюдалось никаких признаков жизни. Неужто мне померещилось? Но нет: вот рассеивающийся в воздухе пороховой дым, вот труп апача. Тут из-за поворота, издав при виде меня торжествующий вопль, вынырнул Железные Глаза и два его визжащих приятеля. Апач спрыгнул с коня и бросился к потоку, сжимая копье.

Инстинктивно рука моя метнулась к кобуре – револьвер исчез! Я стал лихорадочно карабкаться на противоположный берег, намереваясь достичь кустов, но упал. Железные Глаза радостно завопил, зашлепав по воде…

– Не шевелись! – скомандовал негромкий голос из ниоткуда. – Просто лежи себе и отдыхай.

Удивляться было некогда – размалеванный красный дьявол уже пересекал ручей, размахивая копьем.

– Ах-хи, пинда-ликойе дасайго! Ди-да тацан![168] – вскричал он и на миг остановился, наслаждаясь видом беспомощной жертвы. Голова его в жестокой радости вскинулась… Вдруг в воздухе что-то сверкнуло, апач судорожно вздохнул и осел в воду, цепляясь за костяную рукоять ножа, вонзившегося ему в горло. Оба других воина, достигшие середины потока, при виде рухнувшего на отмель товарища замерли, потом опрометью кинулись назад. Усиливая наше изумление, за извилиной долины раздался залп, зазвучали отрывистые команды, смешивающиеся с боевыми кличами, и в моих отказывающихся верить ушах зазвенел чистый перепев военного горна.

Если я от удивления остолбенел, то апачи оправились быстро. С криком страха и ярости они завертелись, словно играя в жмурки с невидимым убийцей. Все произошло, как волшебству: только-только среди деревьев слева от меня никого не было, и вдруг там появился невысокий крепыш в полинялой желтой замшевой куртке. Он стоял на опушке, поигрывая в руке топориком – почти лениво, с выражением интереса на спокойном, чисто выбритом лице.

Крепыш глянул на меня, потом негромко произнес что-то по-апачски, и оба воина разинули рты, а потом яростно завопили. Белый покачал головой и указал на долину. Оттуда донесся еще один залп, сопровождаемый криками, лошадиным ржанием и разрозненными выстрелами. Даже будучи оглушен и перепуган, я сообразил, что какие-то ловкие парни наносят серьезный урон популяции мимбреньо. Ближайший из апачей выкатил глаза и заревел. Вместе с приятелем они кинулись на меня, как тигры, выставив томагавки.

Я даже не заметил, как пошевелился человек в куртке, но он вдруг оказался уже перед индейцами и смертоносные топоры застучали друг о друга, мелькая с быстротой, неуловимой для глаза. Мне казалось, что ему не выстоять и секунды против этих рожденных для боя демонов. Но если они были быстры, как кошки, крепыш был еще быстрее – он уворачивался, отпрыгивал, вилял и наносил удары так, словно был весь на пружинах. Приходилось мне видеть шустрых парней, но с ним в скорости никто бы не сравнился. Он не просто держал оборону, но даже теснил врагов. Его томагавк мелькал, как отполированная молния, и двое краснокожих едва успевали отражать удары. Внезапно белый отпрыгнул, опустил топор и снова обратился к противникам по-апачски. Тут послышался топот ног, голоса с американским акцентом, и из-за поворота выбежали люди в перепачканных синих мундирах и драгунских шляпах. Их возглавлял здоровенный детина с черными бакенбардами, одетый в клетчатые брюки и шляпу с пером и размахивающий револьвером.

Один из апачей метнулся к лесу, но был остановлен залпом со стороны драгун, другой вновь бросился на человека в замше и отпрянул назад с рассеченным плечом. Человек с баками выстрелил, дикарь упал. К моему удивлению, крепыш в куртке осуждающе покачал головой и нахмурился.

– Не было нужды убивать его, – говорит он тем самым тихим голосом, который послышался мне тогда, в ручье. – Я рассчитывал поговорить с ним.

– Неужто не наговорился еще? – отвечает тот, что с баками. Парень был высокий, шустрый и краснолицый. – Знаешь, Нестор, ты только что отлично поболтал с ним, причем на языке, который понятен ему лучше всех. – Он обвел взором четырех убитых индейцев. – У тебя, похоже, состоялась весьма содержательная беседа, факт.

Его взгляд упал на меня.

– А это, во имя Божье, что за чудо такое?

– Парень, за которым они гнались, – отвечает «замшевый».

– Будь я проклят! Да у него на лице раскраска инджина! Да и прическа чертовски похожа на апачскую!

– И все-таки он белый. Глянь на щетину на подбородке. И ранен к тому же.

Было приятно, что кто-то вспомнил об этом, потому как из руки хлестал настоящий фонтан, а если мне от чего-то и может сделаться дурно, так это от вида собственной крови. Шок, боль от раны, пережитый ужас погони и кровавой бойни, которой я стал свидетелем, почти доконали меня, но в следующий миг хмурые белые лица уже склонились надо мной. С выражением заботы, смешанной с любопытством, в меня влили немного «спиритус христианус»: сначала в глотку, потом в рану – от чего я вскрикнул – и перевязали, не задавая вопросов. Один драгун дал мне кусок мяса и сухарь, и я принялся вяло жевать, недоумевая, каким чудом их сюда занесло как раз в тот момент, когда мне требовалась помощь. Особенно удивляло меня мистическое появление того самого тихоголосого маленького дьявола в замшевой куртке. Сейчас он сидел на корточках у ручья, старательно промывая нож, извлеченный из горла апача Железные Глаза.

Объяснил мне все тот здоровый жизнерадостный малый – его звали Максвелл. Их отряд залег в засаде, поджидая шайку конокрадов-хикарилья, появление которых ожидалось к югу от Хорнады. И тут они заметили меня, удирающего во все лопатки от мимбреньо. Крепыш в замше, Нестор, знал местность и сразу сообразил, где должна закончиться погоня. Пока солдаты подкарауливали основные силы преследователей, мой облаченный в оленью кожу ангел подоспел в самый раз, чтобы разобраться с авангардом. Одного снял из ружья, а на троих остальных шальных бронко вышел с ножом и томагавком. «Избави Бог, – зарубил я себе на носу, – оказаться когда-либо в числе противников этого парня».

Рассказ я воспринимал, как в полусне, все еще не веря, что нахожусь здесь, в безопасности, среди друзей, и эти проклятые месяцы, мое бегство, последняя жуткая сцена с апачем, пытающимся прикончить меня, – все осталось позади и мне ничего не грозит. От счастья и потрясения я даже заплакал – не разрыдался, как вы понимаете, просто слезы покатились по щекам.

– Ну же, ну, – говорит Максвелл. – Снимайте эти мокрые шмотки, поспите немного, а после мы выслушаем вашу историю… И еще: если вы намерены вдруг продать вашу лошадку, мы, может статься, могли бы обсудить и этот вопрос.

Максвелл улыбался, но мне вдруг стало невмоготу удерживать веки поднятыми; голова шла кругом, плечо пульсировало, как паровая машина. Я понял, что вот-вот отрублюсь. Человечек в замше подошел и встал рядом с Максвеллом, глядя на меня с тем же самым сочувствием, которое я наблюдал на его лице, обращенном к апачам. Никогда не видел таких нежных глаз – почти как женские. Наверное, мысли эти чередой проносились в моем уме, смотря на это спокойное, доброе лицо, я что-то пробормотал, и Максвелл, должно быть, расслышал, ибо последнее, что помню, перед тем как провалиться в беспамятство, это его смех.