Google для разбитых сердец - Эмма Гарсия

– Стерва, вот стерва! – бормочу я.

В голове у меня полный сумбур. Ощущение такое, словно мне перекрыли кислород. Значит, она сама дала Робу отставку. Он почувствовал себя одиноким и решил ко мне вернуться. Пустил в ход избитые фразочки типа: «Я не могу жить без тебя» и «Я все время думаю о тебе». Не сомневался, что я на них поведусь, сволочь! Придумал, что хочет дать ей время подыскать новую квартиру. Уж конечно, ее тогда и след простыл! Разумеется, ему нужен был благовидный предлог, чтобы проникнуть в мою жизнь. И хуже всего то, что я действительно повелась. Он снова оставил меня в дураках. Я снимаю с шеи злополучный кулон и верчу его в руках. Размахнуться и зашвырнуть его куда-нибудь? Героиня сериала поступила бы именно так. Но я не героиня сериала и не имею привычки швыряться драгоценностями, которые стоят бешеных денег. Лучше я продам кулон, когда останусь без работы… интересно, сколько за него можно выручить. Я представляю Роба во всей красе и испытываю острый приступ тошноты.

Да, но что, если Сэм врет? Почему я с такой готовностью верю самому плохому, когда речь идет о Робе? Конечно, она врет самым наглым образом. Признать мою победу для нее равносильно смерти. Мужчина, на которого она претендовала, достался мне. Вот так-то! Несколько мгновений я торжествую, потом вспоминаю нового бойфренда Сэм, и торжество мое меркнет. Пожалуй, Роб не выдерживает сравнения с этим темнокожим Адонисом.

Я отламываю от сэндвича корочку. Кто-то из них двоих, несомненно, врет. В глубине души я знаю, что это Роб. Но если хорошенько подумать, разве это что-то меняет? Какая разница, кто из них кого бросил. Мы же не в детском саду. Я хотела, чтобы Роб вернулся, и он вернулся. Сказал, что жить без меня не может, в точности как в моих мечтах. Рядом с ним я могу быть спокойна за свое будущее. Не бояться, что потеряю работу. Делать то, что хочется, проводить больше времени с бабушкой. Разве я не мечтала о свадьбе с Робом? Он сказал, мы поженимся совсем скоро. На этот раз мы не будем замышлять ничего грандиозного, ограничимся скромным праздником в классическом стиле. Очень может быть, к тому времени я успею забеременеть. Мне больше никогда не придется переживать из-за нехватки денег. Я стану точной копией тех обвешанных бриллиантами мамочек из Челси, что вечно торчат в «Старбаксе», загромоздив проходы своими дорогущими колясками… Нет, может, на них я походить и не буду, но у моего ребенка будет все. Все самое лучшее.

Я пытаюсь представить себе малыша с лазурно-голубыми глазами, доставшимися ему от Роба, но мое воображение пасует. Голова сама собой клонится к столу.

Я бреду по ирландским лугам, и на груди у меня привязан ребенок – ребенок Макса. Он такой красивый, кареглазый, с черными непослушными кудрями, в точности как у отца. Когда он улыбается, на щечках у него играют ямочки.

В следующее мгновение просыпаюсь, потому что Редж трясет меня за плечо.

Доктора всегда казались мне ужасно сексуальными – может, потому, что их благородное поприще придает им нечто героическое. Но эти двое, упитанный коротышка-доктор, чей испещренный красными прожилками нос напоминает дорожную карту, и его долговязый сутулый ассистент с длинными трясущимися пальцами, явно дискредитируют славное врачебное племя. О состоянии бабушки они говорят какими-то полунамеками, словно слегка приоткрывают завесу над тайной, о которой мы должны догадаться сами. Мне удается понять, что они намерены срочно сделать анализ крови и плевральную пункцию.

– Ей стало хуже? – перебиваю я.

– Ну, не хотелось бы говорить «готовьтесь к худшему». Но возможность сепсиса не исключена.

– Она умирает?

– Сепсис является довольно распространенным осложнением пневмонии в пожилом возрасте. Смертность составляет примерно восемьдесят процентов… – тараторит ассистент, словно по учебнику.

– Значит, она умрет?

– Сейчас мы не можем ничего утверждать с уверенностью. Возможно, потребуется провести переливание крови. Тогда понадобится письменное разрешение.

– Но, доктор, неужели она…

Редж осекается и лезет в карман за ручкой.

– Я – ее единственная родственница. Вы ничего не можете утверждать с уверенностью, это я поняла. Но хоть что-то вы можете нам сказать? – не унимаюсь я.

– Все, что я могу вам сказать, мисс Саммерс, – ваша бабушка серьезно больна. Ближайшие несколько дней будут решающими.

– Но сегодня люди не умирают от пневмонии. Если она умрет, значит, вы лечили ее неправильно.

Доктора обмениваются многозначительными взглядами, словно говорят друг другу: «Еще одна скандалистка на наши головы».

– Я прочла про пневмонию в Интернете, – продолжаю я. – Я знаю, что эта болезнь не смертельна.

– Мисс Саммерс, я тоже читал про пневмонию в Интернете, – сообщает коротышка. – Помимо этого у меня за спиной семь лет учебы и десять лет работы в больницах. Уверяю вас, мы делаем все, что в наших силах. Мы сообщим вам о результатах исследований.

Коротышка и его помощник исчезают за голубой занавеской, словно парочка духов.

Редж сидит, понурив голову, испуганный и бесполезный. Глаза его блестят от слез. Я смотрю на бабушку. Лицо ее приобрело голубоватый оттенок. Даже веки кажутся голубыми. Прижимаюсь щекой к ее щеке и шепчу ей на ухо:

– Держись, бабуля. Не уходи. Ты мне нужна. Ты очень мне нужна.

Слезы застилают мне глаза. Я пытаюсь сосредоточить всю свою волю на одном желании – чтобы ей стало лучше. Какую-нибудь неделю назад я могла разговаривать с бабушкой сколько душе угодно и не понимала, какое это счастье. Редж кладет руку мне на плечо.

– Все будет хорошо, – говорит он. – Она не уйдет от нас. Мы просто не позволим ей, верно?

Он прижимает мою голову к своей груди. Рубашка его пахнет мылом, сердце бьется прямо под моим ухом.

– Все будет хорошо, все будет хорошо, – бормочет он.

Я чувствую, как он гладит мне спину. Мне хочется прижаться к нему теснее и зареветь, но вместо этого я отстраняюсь и вытираю слезы.

– Конечно, все будет хорошо, – говорю я ровным голосом. – Мне надо немного подышать воздухом.

– Вив, тебе не стоит сейчас быть одной.

Собачьи глаза Реджа полны тревоги и заботы.

– Редж, я уже взрослая девочка. За мной не нужно присматривать, – отрезаю я.

Как это все похоже на сцену из какого-то старого фильма. «Тебе не стоит сейчас быть одной…» Я иду к дверям, и печаль развевается у меня за плечами, точно плащ.

На улице вступает в свои права вечер, душный и влажный. Небо затянуто тучами, предвещающими дождь. Дорога уже пахнет дождем. Я медленно бреду к станции. В больнице от меня все равно никакой пользы. Что толку сидеть напротив бабушки вместе с Реджем, превратившимся в мою тень? Мне надо прийти в себя, надо подумать. В последнее время я уделяла бабушке мало внимания. Непозволительно мало. Роб никогда не проявлял к бабушке особой симпатии, а с тех пор, как мы с ним расстались, я только и делала, что носилась со своим разбитым сердцем. И со своим сайтом. Разбитое сердце я превратила в интернет-проект. Переживала об этом проекте, заботилась о нем, в общем, погрязла в нем с головой. Мне казалось, мне и моим товарищам по несчастью станет легче, если мы будем делиться друг с другом своим горьким опытом. Но ведь особенность сердечных страданий в том, что они уникальны. Каждый переживает боль по-своему. И от того, что другому тоже больно, человеку не становится легче.