Ленин. Человек, который изменил всё - Вячеслав Никонов

Он начинает через третьих лиц зондировать в английском посольстве возможность ехать через Великобританию. Результатами зондажа вновь 6 (19) марта делится с Арманд: «Я уверен, что меня арестуют или просто задержат в Англии, если я поеду под своим именем… Факт! Поэтому я не могу двигаться лично без весьма “особых” мер. В такие моменты, как теперь, надо уметь быть находчивым и авантюристом. Надо бежать к немецким консулам, выдумывать личные дела и добиваться пропуска в Копенгаген, платить адвокатам цюрихским: дам 300 frs., если достанешь пропуск у немцев. Конечно, нервы у меня взвинчены сугубо. Да еще бы! Терпеть, сидеть здесь…»790.

Зиновьев запомнил и другие планы: «…проехать в Россию на аэроплане (не хватает малого: аэроплана, нужных для этого средств, согласия властей и т. п.), проехать в Швецию по паспортам глухонемых (увы, мы не знаем ни слова по-шведски)»791. Но вскоре появляется более реалистичный, но и более опасный план. На собрании коллег-эмигрантов в Берне 6 (19) марта Мартов выдвинул идею переезда застрявших в Швейцарии российских граждан через Германию – в обмен на интернированных в России немцев. Узнав об этой инициативе, Ленин писал Карпинскому: «План Мартова хорош: за него надо хлопотать, только мы (и Вы) не можем делать этого. Нас заподозрят. Надо чтобы, кроме Мартова, беспартийные русские и патриоты – русские обратились к швейцарским министрам (и влиятельным людям, адвокатам и т. п.) с просьбой поговорить об этом с послом германского правительства в Берне. План, сам по себе, очень хорош и очень верен»792.

Этим влиятельным ходатаем за русских эмигрантов стал Гримм, которому в тот момент померещилось, что впереди его ждут лавры миротворца – человека, который приведет Европу к долгожданному миру, отправив в Россию сторонников замирения. Он 10 (23) марта встретился по этому поводу с немецким посланником в Швейцарии бароном Гисбертом фон Ромбергом. Тот сразу же прислал главе германского МИДа телеграмму: как реагировать на то, что «находящиеся здесь видные революционеры желают вернуться в Россию через Германию». Артур Циммерман ответил тоже немедленно: «Поскольку в наших интересах, чтобы влияние радикального крыла русских революционеров возобладало, мне кажется желательным разрешить революционерам этот транзит»793.

Германия связывала с Лениным, да и с другими пораженцами, которые последуют по его пути, далеко идущие планы. Решение о пропуске через ее территорию принималось на уровне высшего дипломатического и военного руководства и было санкционировано самим кайзером. Цели были очевидны. Людендорф писал: «С военной точки зрения его проезд через Германию имел свое оправдание: Россия должна была рухнуть в пропасть. Но нашему правительству нужно было следить за тем, чтобы мы не погибли вместе с ней»794. Высшее командование 12 (25) марта ответило в Берн: «Против транзита русских революционеров в специальном поезде с надежным эскортом оно не возражает»795.

Русские эмигранты еще не в курсе, что их судьба уже решается в Берлине. Ганецкий в тот день получает телеграмму от Ленина: «У нас непонятная задержка. Меньшевики требуют санкции Совета рабочих депутатов. Пошлите немедленно в Финляндию или Петроград кого-нибудь договориться с Чхеидзе, насколько это возможно. Желательно мнение Беленина». Ленин 14 (27) марта выступает в цюрихском Народном доме с докладом «О задачах РСДРП в русской революции», где произносит зловещие пророческие слова: «Превращение империалистической войны в войну гражданскую началось… Своеобразие исторической ситуации данного момента как момента перехода от первого этапа революции ко второму, от восстания против царизма к восстанию против буржуазии».

Ленин еще никак не решится. 15 (28) марта он телеграфирует Ганецкому: «Берлинское разрешение для меня неприемлемо. Или швейцарское правительство получит вагон до Копенгагена или русское договорится об обмене всех эмигрантов на интернированных немцев»796. Но вот новая вводная, о которой Мартов сообщает 17 (30) марта: «Из России ничего не приходит: теперь ясно, что милюковская банда, дав полную свободу внутри, снаружи установила “кордон” хуже прежнего. Это злит чрезвычайно, тем более что сулит большие затруднения с поездкой в Россию. Уже есть вести, что англичане “фильтруют”, пропуская одних соц. – патриотов… Мы решили, напротив, все усилия направить на то, чтобы добиться соглашения о пропуске нас через Германию в обмен на немецких гражданских пленных. И, представь, при первых же неофициальных справках (через швейцарского министра) получился ответ, что Германия пропустит всех без разбора…

Вчера у меня с Лениным и др. состоялось об этом совещание. Ленин категорически заявил: надо сейчас же принять и ехать, а если завести в Питере канитель об обмене, Милюков сорвет все предприятие. Мы ответили самым решительным образом, что это невозможно: приехать в Россию в качестве подарка, подброшенного Германией русской революции, значит, ходить перед народом с «парвусовским ореолом». Пока наш натиск, кажется, подействовал, хоть и с неудовольствием, Ленин согласился ждать переговоров… Лично большевики стали весьма любезны. И мы теперь с Зиновьевым и Лениным возобновили личные отношения»797.

В тот же день Ленин получил телеграмму от Ганецкого. В Стокгольм из Петрограда прибыла партийный курьер М. И. Стецкевич. Она привезла послание от Русского бюро ЦК с требованием немедленного приезда Ленина в Россию, поскольку «нашим недостает руководства» и «каждый упущенный час ставит все на карту»798. Ленин меняет позицию и 18 (31) марта телеграфирует Гримму: «Наша партия решила безоговорочно принять предложение о проезде русских эмигрантов через Германию и тотчас же организовать эту поездку. Мы рассчитываем уже сейчас более, чем на десять участников поездки». Вечером того же дня Ленина разыскивает швейцарский социал-демократ Пауль Леви: ему только что позвонил Ромберг и сообщил о решении германского правительства разрешить проезд. Ленин и Зиновьев подписывают постановление Заграничной коллегии ЦК РСДРП: «Предложение немедленного отъезда нами принято, и все, желающие сопровождать нас в нашем путешествии, должны записаться»799. Предложение адресовано всем русским эмигрантам.

В рабочем клубе «Айнтрахт» 20 марта (2 апреля) прошло собрание представителей эмигрантских центров – меньшевиков, эсеров, групп «Начало», «Вперед» и Польской партии социалистов. После выступления Ленина начался гвалт. Решение не поддерживают, признают политической ошибкой, предлагают добиться предварительного согласия либо Милюкова, либо Совета.

«Вы хотите уверить меня, что каким-нибудь клеветникам удастся сбить с толку рабочих и уверить их, будто мы, старые испытанные революционеры, действуем в угоду германского империализма. Да это курам на смех»800, – возражает Ленин.

Он в ярости: «Я считаю сорвавших общее дело меньшевиков мерзавцами первой степени, «боящихся того, что скажет “общественное мнение”, т. е. социал-патриоты!!!». Гримм отказывается продолжать выполнять свои посреднические функции без одобрения всей затеи со стороны российского Временного правительства. Нужен новый посредник, который будет вести переговоры от имени уже не объединенного ЦК политэмигрантов в Швейцарии, а только от «группы Ленина». Выбор падает на Платтена. В его сопровождении Ленин, Крупская, Зиновьев с супругой и Радек едут в Берн. Ленин пишет Инессе Арманд: «Надеюсь, что в среду мы едем – надеюсь, вместе с Вами… Денег на поездку у нас больше, чем я думал, человек на 10–12 хватит, ибо нам здорово помогли товарищи в Стокгольме… Вполне возможно, что в Питере теперь большинство рабочих социал-патриоты… Повоюем. И война будет агитировать за нас»801. Деньги были от Ганецкого, который тогда работал у Парвуса.