Между Ницше и Буддой: счастье, творчество и смысл жизни - Олег Цендровский

II. Стресс от неудачи или страха перед ней

Столь же неправомерно мы считаем угрозой следующую группу стрессовых факторов: щелчки по носу нашим планам, которые мир раздает очень охотно. Причина этого в перевернутой с ног на голову перспективе, при которой мы придаем большее значение внешним, а не внутренним последствиям собственных поступков. Мы забываем о той основополагающей не только философской, но и строго научной нейробиологической истине, что именно способ проживания нами опыта, а не его непосредственное содержание определяет нашу жизнь.

Несовершенства, ошибки и неудачи действительно наносят ущерб внешним обстоятельствам существования. Они зачастую сокращают список того, чем мы обладаем, или сдерживают его расширение. Однако для того, кто мы есть, для нашего мировосприятия и способа проживания, это возможность и вызов – те ключевые ситуации, в которых происходит взрывной рост. Мы должны быть способны воспользоваться положительным зарядом отрицательной обратной связи, тогда в наши руки ложатся приобретения для куда более важной способности управлять собственными психическими процессами.

Предположим далее, что наш долго лелеемый план пошел прахом, и это может быть угрозой материальной канве существования – тому самому списку «имущества» всех сортов от симпатий конкретных людей до социального и финансового статуса. С другой стороны, подобная неудача есть возможность вывести на новый уровень свою эмоциональную сопротивляемость и дать бой тем когнитивным искажениям, которые распаляют центры негативных эмоций. Или возьмем ситуацию, когда человек не умеет общаться с другими. Он не способен вести интересный и связный разговор, нервничает и охвачен тревогой. Он, следовательно, постоянно совершает нелепые и болезненные ошибки и ставит себя в смешное положение. Однако как раз эти неминуемые огрехи и сообщают ему, что́ именно он делает не так. Без них он не мог бы иметь об этом ни малейшего представления. Страх и отказ претерпевать стресс собственных оплошностей, отказ от напряжения лишили бы его единственного пути к преодолению себя.

Выводящие из равновесия внешние обстоятельства при правильном их восприятии позволяют укрепить устойчивость индивида и оптимизировать психические процессы. Даже в наилучших условиях жизни этот навык незаменим, ибо усиливает объем пользы и радости, которые мы можем из нее почерпнуть. В период же невзгод только он помогает выстоять перед самыми яростными бурями мужественно, а подчас даже весело.

Тот, кто радостен и спокоен, лишь когда все этому способствует, не знает ни настоящего покоя, ни настоящей радости. Он зависит от благоприятных внешних стимулов, которые жизнь выдает крайне скупо, а также встроенных в мозг алгоритмов реагирования, смещенных в сторону негативных эмоций. Радость и спокойствие посреди хаоса, солнце, светящее изнутри в самую пасмурную погоду – вот цель, каждый шаг к которой есть приобретение, не сопоставимое с прочими ни по ценности, ни по долговечности и надежности.

III. Стресс от разрушительного воздействия

Так называемое негативное – от физиологических эффектов гормезиса до напряжения и неудач – обладает мощным созидательным потенциалом. Все эти агрессивные уколы мира и наши собственные интенсивные энергетические затраты лежат в основе здоровья, развития и счастья, если мы принимаем их добровольно как вызов, а не со скрипом как угрозу или тем более обращаемся в бегство. Такая же стратегия приятия и открытой конфронтации уместна и в отношении уже поистине разрушительных стихий. Это позволяет смягчить неизбежный удар, повышает наши боевые качества (и потому шансы на успех), а зачастую обеспечивает качественный скачок, невозможный в более щадящих условиях.

Приятие и освоение неизбежного хаоса, контроль вместо затаивания и бегства работает в нашу пользу даже на сугубо физиологическом уровне. Это показывает эксперимент Стивена Дворкина, воображение которого породило поистине причудливую мизансцену[25]. Он подключал крыс к аппарату, подававшему в кровь кокаин по нажатию ими рычажка. Животное забывало о пище и питье, увлеченно давило на рычажок и через некоторое время умирало. Рядом с ним при этом находилась другая крыса, которой аппарат подавал такое же количество кокаина, но по инициативе первой испытуемой: она могла лишь наблюдать и наслаждаться.

Так вот, вторая крыса всегда умирала в своем сладком плену намного раньше, хотя объем разрушительного стимула в обоих случаях был одинаков. Отличалось «лишь» восприятие. Организм первой крысы добровольно принимал стрессовый фактор, она чувствовала контроль над своим эйфорическим саморазрушением, вторая же была его лишена, и эта беспомощность, недобровольность сыграли ключевую роль. Более того, радости ей от этого доставалось тоже меньше, о чем свидетельствует сниженная сила возбуждения центров удовольствия в мозге.

Чем больше мы чувствуем свою активную роль, некую меру власти над обстоятельствами и видим в угрозе вызов, тем лучше функционируют тело и ум, приближая желаемый исход. Эти агрессивные воздействия предъявляют такие высокие требования к возможностям индивида, что способны осуществить радикальную положительную трансформацию, немыслимую при иных условиях. Что любопытно, биологический род homo со всеми его гениальными примочками родился именно в пламени катастрофы, едва не поглотившей наших предков.

Примерно 3 млн лет назад перемены климата в Африке достигли критической точки засушливости и жары. Леса уже миллионы лет постепенно сменялись саваннами с негустой лесистостью, а затем саваннами, где деревьев стало совсем мало и встречались они редко. Существовавшая на этой территории мегафауна просто вымерла: сошли со сцены как гигантские травоядные, которым не хватало растительной пищи, так и питавшиеся ими огромные хищники вроде саблезубых тигров.

Наши предки, поздние австралопитеки (так называемые грацильные австралопитеки), все меньше питались древесными плодами и в основном обшаривали землю под ногами в поисках корней, орехов и всего, что можно найти. Делали они это намного хуже других приматов, занимавшихся тем же делом: гелад. В отличие от грацильных австралопитеков ростом в метр и с 30 кг веса, гелады весили в два-три раза больше и были огромными агрессивными тварями. Они имели гигантские клыки (фактически являясь саблезубыми животными) и метр в высоту выдавали, стоя на четырех ногах, а не на двух.

Произошло то, что не могло не произойти при таком раскладе: австралопитеки проиграли в пух и прах, большая часть вымерла, а оставшиеся были вынуждены искать альтернативную экологическую нишу. Местечко тем временем как раз освободилось: хищники и падальщики эпохи мегафауны исчезли, а новые еще только начали появляться. Вынужденный переход на большие объемы мясной пищи стал подлинной революцией не только из-за ее повышенной питательности. Для существ, лишенных клыков и когтей, процесс добычи пропитания потребовал создания их искусственных аналогов в виде первого оружия.

По той же причине индивидуальной слабости возникла необходимость в сложной координации усилий и в сигнальной системе для коммуникации, а затем, значительно позже, и полноценной речи. Размеры мозга начали расти со стремительной скоростью, и по мере усложнения орудийной деятельности и форм социальности homo habilis сменились homo erectus, homo heidelbergensis и, наконец, homo sapiens с рядом промежуточных стадий и боковых эволюционных веток. От тех грозных гелад почти ничего не осталось, кроме окаменелостей и исчезающего родственного вида в современной Эфиопии, а мы построили свой успех из обломков схлопнувшегося мира.