Античность: история и культура - Александр Иосифович Немировский

группа философов в живописных позах. Они ведут непринужденную беседу, спорят, собравшись небольшими группами, сосредоточенно размышляют. Но над лестницей и людьми, словно сказочное видение, встают две фигуры: одна – седобородого старца с мечтательным лицом и поднятой к небу рукой, другая – человека помоложе, чернобородого, с энергичным выражением лица и простертой вперед рукой, указывающей на землю. Платон и Аристотель, учитель и ученик, два величайших философа древности. Так они воспринимались Рафаэлем и его современниками: один – обращенный к небу, другой – к земле, но не приземленный, а столь же прекрасный и божественный.

Отношения Платона и Аристотеля выходят за рамки отношений учителя и ученика и в то же время ими определяются. Аристотель немыслим без Платона. Только на почве универсальной системы объективного идеализма могла вырасти грандиозная научная философия, обращенная ко всем формам бытия. Аристотель – вечный ученик Платона и его вечный оппонент.

Искусство убеждать и услаждать. За два года до того, как в роще Академа появилась школа философов, в самих Афинах была открыта авторитетнейшая из платных школ, обучавших искусству убеждать и услаждать. Ее основатель Исократ был уверен, что риторика превосходит философию в возможностях воспитания всесторонне образованного человека и в общественной полезности. Разработанная им программа обучения включала не только правила риторического искусства, выработанного в середине предшествовавшего столетия софистами Великой Греции, но также смежные дисциплины – философию, право, поэзию, музыку, филологию, психологию. Преподавание велось в форме семинаров в течение трех-четырех лет и обходилось в 1000 драхм. Сам Исократ воздерживался от публичных выступлений вследствие природной застенчивости и слабого голоса, но был прекрасным педагогом и знал толк в ораторском искусстве. Написанные им речи (сохранились 21 его речь и 9 подражаний им) – это настоящие шедевры, в которых не только выверена каждая мысль, но и подсчитан каждый слог, устранено все, что может показаться неблагозвучным. Через ораторскую школу Исократа прошли многие знаменитые ораторы, в том числе Демосфен и Эсхин, а также историки Феопомп, Эфор, Филист.

Так же как в платоновской Академии антиподом Платона стал Аристотель, из ораторской школы Исократа вышел его антипод Демосфен. В отличие от учителя, терпеливо подсчитывавшего слоги, он был воспламенен гражданскими страстями и негодованием против македонского завоевателя Филиппа, в котором учитель видел спасителя Эллады.

Один из античных авторов сравнивал речи Исократа с ухоженными телами атлетов, а речи Демосфена – с воинами с грозным оружием и в доспехах.

Лисий. Помимо речей совещательных, звучащих в совете и народном собрании, и торжественных, услаждавших слух любителей слова, велика была потребность в судебном красноречии. Особенно возрастает она после Пелопоннесской войны: установленная спартанцами в городах Афинского союза и самих Афинах олигархия в большинстве полисов вскоре была свергнута, и начались бесконечные судебные процессы, связанные с имущественными и политическими претензиями. Однако в демократических полисах, о порядках в которых мы знаем преимущественно на материале Афин, не допускалось выступление профессионалов. Считалось, что свою правоту каждый должен доказывать сам (только за ребенка и женщину мог выступить кто-то другой). И граждане, не сведущие в тонкостях ораторского искусства, неофициально обращались за помощью к опытным ораторам, чтобы те составили за них речь и разучили ее вместе с ними так, что у судей должно было сложиться впечатление, будто говорящий произносит собственные слова, к тому же без подготовки и не будучи искушен в риторическом искусстве: ведь оно было обязано заложившим его основы софистам недоброй славой искусства обмана, умения добиваться правдоподобия, уходя от установления правды.

И Исократ, и Демосфен, прежде чем погрузились в политику, начинали в качестве таких «составителей речей» для сограждан. Исократ, считавший это занятие не слишком почтенным и с осуждением о нем отзывавшийся, никогда не говорил об этом этапе своей биографии. Демосфен, тоже не считавший составление речей для других своим призванием, напротив, не стыдился этой деятельности, позволившей ему довольно быстро поправить материальное положение, расстроенное алчными опекунами после смерти отца. Но подлинного искусства в составлении судебных речей достиг Лисий, в отличие от Исократа и Демосфена и не думавший, что полученное им в юности у сицилийских софистов риторическое образование в зрелые годы спасет его от нищеты.

Лисий, внесший свою лепту в славу Афин, не был афинским гражданином, хотя прожил там около тридцати лет, покинув город вместе с братом пятнадцатилетним подростком и вернувшись туда в сорокасемилетнем возрасте, когда после неудачной афинской экспедиции в Сицилию в южноиталийских Фуриях установилась олигархия и братья были изгнаны за сочувствие демократическим порядкам. От олигархии по завершении Пелопоннесской войны Лисий пострадал и в Афинах, попав вместе с братом в первый же составленный олигархами список десяти демократически настроенных метеков, подлежавших уничтожению. Он сумел бежать и даже принять участие в борьбе с тиранами: как только демократы стали собирать силы, он отдал все деньги, какие хранил за пределами Афин, раздобыл 200 щитов и вместе с кем-то из друзей оплатил 300 наемников. Демократия не отблагодарила его предоставлением гражданских прав, и он навсегда остался метеком.

Оказавшись без средств, ибо все имущество, находившееся в Афинах, конфисковали тираны, а то, что было вне Афин, он пожертвовал на борьбу с ними, Лисий, которому уже перевалило за пятьдесят, был обречен на прозябание. Тут-то ему и пригодились юношеские уроки риторики. Первая же произнесенная им речь против тирана, которого он считал виновником гибели брата, привлекла внимание. К нему стали обращаться многочисленные клиенты. За двадцать с небольшим лет, которые осталось прожить Лисию, он сумел написать более 400 речей, из которых полностью или в крупных фрагментах до нас дошло 34. Речи эти касаются самых разнообразных дел. Это и протест жалкого инвалида, которого завистливый сосед пытается лишить несчастного обола его ежедневной инвалидной пенсии; и исполненная достоинства речь богатого аристократа, клеветнически обвиненного жадным до чужого добра сикофантом в уничтожении священной оливы; и обвинение афинского гражданина, попавшего по жребию в совет пятисот, в незаконности участия в жеребьевке, поскольку, бежав из Афин, он не участвовал в свержении тирании тридцати; и похожее дело о человеке, тоже оставшемся в городе и тоже кем-то обвиненном в незаконности избрания на должность, но написанное от имени защиты, а не обвинения. По двум последним речам видно, как виртуозно Лисий манипулирует законами, как искусными приемами убеждает в защитной речи, что поведение человека, покинувшего город и вернувшегося лишь после низвержения тирании, вполне добропорядочно, а в обвинительной – обрисовывает ту же коллизию как преступление столь невероятное, что из-за отсутствия прецедентов нет даже закона, который бы определил наказание.

Из каждой речи, написанной Лисием, встает неповторимый характер того, в чьи уста она вкладывалась. В зависимости от общественного положения, образованности или невежества клиента и