Патриот - Андрей Рубанов

– Он, – ответил Плоцкий, кивнув на «спортсмена». Тот немедленно подмигнул Знаеву. Затем оба гостя довольно бесцеремонно отправились изучать пустые комнаты, одну за другой, причём у Знаева, так и оставшегося стоять у двери, сложилось впечатление, что они вовсе не комнаты осматривают, а проверяют, есть ли в доме кто-то ещё.

– Хорошая хата, – похвалил Плоцкий из дальней восточной комнаты. – Сколько за неё хочешь?

– Два миллиона, – ответил Знаев.

– И парковка есть?

– Два машино-места. Входит в стоимость.

Плоцкий вернулся в коридор и покровительственно хлопнул Знаева по плечу.

– Молодец, – сказал он. – Думал ли ты, Серёжа, что когда-нибудь будешь жить в таких шикарных апартаментах? Чтоб из окна можно было видеть всю Москву? Со всеми её чертями, блядями, кабаками и обменными пунктами?

Знаев вздрогнул.

– При чём тут черти? – хрипло спросил он.

– Ни при чём, – ответил Плоцкий. – Так, к слову пришлось. Давай присядем.

– Стулья, – сухо объявил Знаев, – только на кухне.

– Отлично! – похвалил Плоцкий. – На кухнях делаются самые большие дела.

Знаев посмотрел на «спортсмена»-коллектора – тот держался спокойно.

– Минуточку, – сказал Знаев, расправив плечи. – Вообще-то я вас не приглашал. Особенно тебя. – Он снова посмотрел на «спортсмена», в глаза ему. – На моей кухне вам делать нечего. Валите отсюда оба…

Прежде чем договорил, «спортсмен» мгновенно приблизился и, не выпуская портфеля, свободной рукой коротко ударил его в солнечное сплетение.

Знаев согнулся пополам.

– Это тебе за прошлый раз, – сообщил «спортсмен», наклонившись. – Мне пришлось платить за всю разбитую посуду.

Знаев хотел возразить, что у него тоже отобрали деньги, и тоже за посуду – но дыхания не хватило. Тем временем Плоцкий переместился на кухню и громко приказал:

– Тащи его сюда!

«Спортсмен» за локоть повлёк глухо стонущего Знаева, усадил на кухне – здесь на столе уже лежала расписка, когда-то собственноручно написанная бывшим банкиром.

– Серёжа, – отеческим тоном спросил Плоцкий, – ты в долг у меня брал?

– Брал, – ответил Знаев, восстанавливая дыхание.

– На какой срок?

– На шесть месяцев.

– А сколько прошло?

– Три года.

– Как сам считаешь – это нормально?

– Абсолютно, – ответил Знаев со всей твёрдостью. – Ты же знаешь, я – попал. Все попали, из-за войны и кризиса. Это нормально, Женя, – Знаев сменил тон на более тёплый. – Ты же мне не по дружбе давал. Ты же мне давал – под проценты! Это был бизнес, ты на мне зарабатывал! Пока я мог – я платил. Сейчас – не могу.

– Как же – не можешь? – с бытовым недоумением спросил «спортсмен», и картинно огляделся. – Вот же – квартира у тебя, большая, дорогая, – что, нет покупателей?

– Никто не даёт хорошей цены.

– Я даю, – объявил «спортсмен». – Вот договор.

Он достал из портфеля и метнул на стол бумаги.

– Я покупаю твою квартиру. За сто тысяч. – «Спортсмен» провёл пальцем в воздухе горизонтальную черту. – И – всё. Расписку – уничтожаем, долги списываются, и мы расходимся, как в море корабли.

– Квартира стоит два миллиона, – ответил Знаев. – Какое море, какие корабли? Я не согласен.

Плоцкий, в продолжение последних реплик сидевший молча и глядевший в стену, придвинул бумаги ближе к Знаеву и положил поверх толстую авторучку.

– Ты согласен, – сказал он. – Подпиши.

– Нет.

Плоцкий побагровел.

– Просто подпиши, и всё, – угрюмо попросил он.

Знаев покачал головой.

– Нет. – Тут его, наконец, захлестнуло волнение, во рту стало сухо, он кашлянул, сглотнул и почувствовал дрожь в локтях. – Валите отсюда. Вы меня не убьёте и не искалечите, внизу есть охрана – она вас видела… Вставайте и уходите.

– Подожди, – миролюбиво сказал «спортсмен». – Ты не понял. Я тебе не бандит какой-нибудь. По этой расписке завтра же можно подать иск, и выиграть суд. И передать дело судебным приставам… Для взыскания всей суммы, плюс судебные издержки… Пристав, который придёт к тебе описывать квартиру, – это будет мой друг. То есть, ты лишаешься своего недвижимого имущества в любом случае.

– Мне всё равно, – резко сказал Знаев. – Эта квартира – последнее, что у меня есть. Уходите.

– Нихуя себе ты орёл! – гневно каркнул Плоцкий, повысив голос. – Три лимона мне торчишь, а когда я пришёл – пинками выгоняешь?! Мне шестьдесят лет! Я не могу позволить, чтоб со мной так обращались! Рассчитайся, Серёжа. Сдержи слово. А потом будешь хамить.

– Не могу, – ответил Знаев. – Это беспредел. Ты пытаешься отобрать последнее. Уходи по-хорошему.

– Извини, Сергей, – вместо Плоцкого ответил «спортсмен», с чрезвычайной вежливостью. – Мы не можем просто так уйти. Мы сделаем всё, чтоб тебя убедить. Дело – важное, сумма – серьёзная… Не торопись, подумай.

– Всё уже думано и передумано, – ответил Знаев; боль в груди совсем утихла, зато теперь заныло, укололо в левой стороне лба; пришлось зажмурить глаз, чтоб не заплакать; глядя на Плоцкого одним правым глазом, он через силу улыбнулся. – Бесполезно, Женя. Ты ничего не получишь. Уходи. И его забери.

Кивнул на «спортсмена»; тот некрасиво дёрнул щекой.

– Уйти? – переспросил Плоцкий. – Ладно, я уйду. Но с условием.

– На любых условиях, – сухо ответил Знаев. – Только чтоб через минуту вас тут не было.

– Условие простое, – продолжал Плоцкий, багровея. – Положи руку на стол.

Знаев молча выполнил.

Плоцкий взял авторучку, лежавшую поверх жидкой стопки бумаг, и засунул меж пальцев Знаева. Указательный и безымянный оказались внизу, а средний и мизинец – поверх пластмассового чёрного тельца авторучки. Знаев увидел, что и Плоцкий тоже дрожит, от гневного возбуждения.

– Ты получишь по пальцам, – сказал Плоцкий. – Один удар – и я ухожу. Согласен?

Он поддёрнул брюки, резво вскочил на стул, оттуда – на стол. Посмотрел сверху вниз. Его превосходно начищенные ботинки оказались в полуметре от лица Знаева.

«Спортсмен» придвинулся ближе и железной рукой схватил Знаева за запястье.

Под тяжестью седовласого ветерана стол отчаянно заскрипел. Плоцкий схватился ладонью за стену.

При взгляде снизу его лицо выглядело чрезвычайно старым, все морщины как будто набрякли и умножились, наслоились одна на другую.

– Ручку не жалко? – спросил Знаев снизу вверх, жмуря левый глаз.

– Для такого дела – не жалко.

– Один удар – и мы в расчёте?