Воображаемый враг: Иноверцы в средневековой иконографии - Михаил Майзульс

«Подумай: сам Господь наш, превыше всего благословенный Бог (Рим. 9:5), с того часа, как Он был схвачен ночью в саду, и до шестого часа, когда Его распяли на кресте, пребывал в непрерывной войне – подвергался великой боли, брани, насмешкам и мучениям. И не было Ему даже самой краткой передышки. Послушай, посмотри, какая шла борьба, какая война. Вот кто-то хватает нашего милого, кроткого, благочестивого Иисуса; кто-то другой вяжет Его веревкой; третий рывком заставляет Его встать, четвертый орет на Него, пятый толкает, шестой изрыгает богохульную брань; кто-то в Него плюет, кто-то бьет; кто-то ведет его под конвоем, кто-то допрашивает; кто-то ищет против Него лжесвидетелей, кто-то записывает их показания; кто-то дает ложное свидетельство против Него, кто-то Его обвиняет; один над Ним насмехается, другой завязывает Ему глаза; кто-то бьет Его кулаком в лицо, кто-то режет Его прекрасное лицо ножом; один ведет Его к столбу, другой обыскивает; кто-то ведет Его по дороге, хлеща кнутом, кто-то подгоняет громкой руганью, кто-то издевается над Ним, приступая к пытке, кто-то привязывает Его к столбу; один бьет Его палкой, другой плетью; один одевает Его в пурпур для поругания, другой венчает Его терновым венцом, третий в безумной ярости покрепче стягивает терновый венец, чтобы шипы впились как следует, четвертый вкладывает Ему в руку потешный скипетр – камышинку, пятый в насмешку преклоняет перед Ним колени, шестой хохочет над этим коленопреклонением, и целая толпа стоит вокруг, бранясь и издеваясь над Ним. Его отводят и приводят обратно; Его осыпают плевками и руганью; Его толкают, пинают, швыряют туда-сюда, вертят и погоняют – как дурака, как последнего слабоумного, но и как разбойника, как самого нечестивого злодея. Его ведут то к Анне, то к Каиафе, то к Пилату, то к Ироду, потом опять к Пилату; тут и там Его то вталкивают внутрь, то снова выводят наружу. […]

Но подожди немного – увидишь кое-что пострашнее. Вот выступают против Него единым строем начальники и князья, фарисеи и старейшины, и тысячные народные толпы единогласно кричат, чтобы Его распяли. На плечи Его, и без того избитые, израненные и истерзанные, кладут крест, на котором Он будет распят. Отовсюду сбегаются горожане и приезжие, важные солидные люди и оборванцы, солдаты, бродяги, пьяницы – не для того, чтобы посочувствовать, но чтобы повеселиться. Никто не узнает Его, никто не здоровается. Все швыряют в Него грязью, поливают из окон помоями, бросают объедки и нечистоты, больно кидаются камнями. Его толкают и щиплют, тащат и погоняют. Исхлестанный и измученный, пресытившийся поношением, Он еле бредет, но не дают Ему ни отдыха, ни передышки. Он уже совсем задыхается, когда они подходят к Голгофе – самому гнусному и вонючему месту, городской свалке. Туда Его гонят, как и всю дорогу, грубо и злобно»[459].

II.1.2. Пять ран Христовых: в центре – главная рана, оставленная на боку копьем сотника Лонгина; вокруг – четыре раны от гвоздей, пронзивших ступни и ладони Христа.

Часослов (Loftie Hours). Нидерланды. Сер. XV в.

Baltimore. Walters Art Museum. Ms. W.165. Fol. 110v

II.1.3. Кровь/вино: в евхаристической чаше лежит кровоточащая рана.

Часослов Антуана Бурдена. Лангедок. Ок. 1485–1490 гг.

Carpentras. Bibliothèque municipale. Ms. 59. Fol. 84

Средневековые образы Страстей не только напоминали зрителю о муках, которые претерпел Христос ради его спасения, но стремились «воскресить» эти события перед взором молящегося, сделать их максимально зримыми, осязаемыми и реальными, вовлечь его внутрь происходящего. Созерцание мук должно было служить катализатором благочестия, побуждать к размышлению о собственных грехах и пробуждать ненависть к палачам Христа, а заодно к тем, кого считали их потомками и современными alter ego: иудеям, другим иноверцам, еретикам…

Потоки крови, которая текла из ран Христа, говорили об искуплении (ведь, приняв смерть на кресте, Христос смыл с людей первородный грех) и о таинстве евхаристии (когда вино пресуществляется в Кровь Христову), без которого, как учила Церковь, нет спасения. Потому на стольких позднесредневековых образах тело Христа, покрытое ранами от бичей, терний, гвоздей и копья, буквально залито кровью. Отсюда горячий культ ран Христовых, которые, словно реликвии, нередко изображали отдельно от его тела (II.1.2, II.1.3).

Особое значение приписывали ране, которую оставило на боку Христа копье сотника Лонгина. Мистики описывали ее как врата, ведущие к сердцу Спасителя, путь к слиянию с ним. Эту рану обычно представляли как вытянутый прямоугольник кроваво-красного цвета или овал, похожий на вульву. К ранам были обращены молитвы, к их изображениям на страницах рукописей почтительно прикасались губами и пальцами, надеясь, что они защитят от физических и духовных невзгод. По той же причине их часто рисовали на амулетах – полосках пергамена или небольших свитках, которые нужно было носить с собой. Текст на одном амулете от кровотечений взывал к римскому сотнику: «Лонгин, который бок пронзил и дал вытечь крови, молю тебя, во имя Иисуса Христа, сделай так, чтобы кровь Марджери перестала течь»[460].

Для того чтобы эмоционально вовлечь зрителя в евангельскую историю и подвигнуть его к состраданию Спасителю, средневековые мастера – вслед за авторами трактатов, посвященных Страстям, – применяли множество разных приемов. Они насыщали изображение узнаваемыми повседневными деталями, так что сакральное действо разворачивалось в «декорациях», которые напоминали зрителю его собственный мир. У французских, фламандских или немецких художников Иерусалим, который был виден вдали, часто напоминал средневековый город с крепостными стенами, готическими церквами и черепичными крышами. Порой – по силуэту собора или каким-то еще приметам – зритель мог узнать в нем (свой родной) Париж, Брюгге или Вену[461].

В XIV–XV вв. многие изображения Распятия превратились в многолюдные сцены, где, помимо основных персонажей (Христа, двух распятых разбойников, Девы Марии, Марии Магдалины, Иоанна Богослова, сотника, который пронзил Христу бок копьем, воина, который протянул ему губку с уксусом, и др.), появилась «массовка». Она состояла из все более многочисленных воинов, еврейских старейшин, книжников и фарисеев, прохожих и зевак, с ненавистью, состраданием или безразличием взиравших на Христа[462].