Дороги скорби - Павел Серяков

Фрида спала и прекрасно понимала это. Черный баран пришел за ней и её братом. Баран о двух горящих глазах.

— Идете за мной, — проблеял он, и голос его напугал детей.

— Куда ты нас ведешь? — спросил Фридрих, пряча за собой сестру. — Отвечай.

— На дороги Мертвых, — ответил им Гриммо. Мрак окутал все, до чего мог дотянуться человеческий взгляд. — В гости к моему брату.

И тьма, еще более непроглядная, заговорила с бараном:

— Зачем ты привел спящих на мои дороги, а, Гриммо?

— Меня попросил Лу-ух.

— Лу-ух мертв.

— Аур, я знаю это лучше тебя, но тем не менее…

— И что тебе нужно? — спросила тьма, именуемая Ауром. — Что я должен сделать?

— Два мертвеца идут по твоим дорогам, и нужно отпустить их на эту ночь, нужно отпустить их с этими детьми.

— Эбба, — произнесла тьма, — Ханна. Я знаю, кем они приходятся этим детям, но, Гриммо, никто не просил меня о подобном. Почему я должен помогать тебе?

— Кто-то из них — Семя. Гхарр обещал прорастить его.

— Семя на дорогах Войны?

— Да.

— Это печально. Гхарр не справится.

— Аур.

— Да, Гриммо.

— Помоги нам исполнить замысел отца.

— Только из любви к Лу-уху, — ответил Аур, и тьма рассеялась, извергнув из себя родителей Фриды и Фридриха.

— Спасибо тебе, Аур, — Гриммо поклонился брату и продолжил: — Но это не все.

— Наглый, наглый братец.

— Мне нужно знать, кто у Кухара умрет дважды.

И Аур произнес имя:

— Иво… Он дважды будет убит в Ржавой Яме. Он дважды станет игрушкой в руках уродца, но зачем тебе это знать?

— Возможно, эта информация поможет прорастить Семя.

— Семя невозможно спасти.

В том сне Фридрих и Фрида прожили прекрасный день и были окружены родительской любовью и заботой, а когда на зеркале озера заискрилось золото восходящего солнца, Гриммо отвел детей к телеге, в которой они спали крепким, безмятежным сном. Аур же забрал души Ханны и Эббы на дороги Мертвых, понимая, что позволил покойникам проститься со своими детьми и тем самым принял участие в исполнении воли Рогатого Пса.

Наутро они отправились в путь. Вчетвером. Путешествие по Гриммштайну запомнится детям на всю оставшуюся жизнь как Божий дар, как награда за то, что им пришлось пережить, и как отдых перед тем, что пережить им только предстояло. Дорога по торговым трактам страны сопровождалась прекрасными песнями самого известного в те времена музыканта. Песни и музыка очаровали Фриду, насколько могли, исцелили от душевных ран, и вечерами она не отрываясь глядела на бег пальцев Яна Снегиря по струнам лютни, еле слышно подпевала его песням и как-то раз, почти на самом закате теплого лета, она попросила Волдо написать песню для нее.

— Наш Ян не пишет по заказу, — захохотал тогда Юрек. — Если бы он так умел, давно бы прослыл самым состоятельным человеком страны, но он, к моему сожалению, дурак, ведомый по жизни тем, что именует вдохновением.

Более Фрида не просила у Волдо песен, но с удовольствием слушала уже сочиненные. Слушала и запоминала.

Фридриха поэзия не трогала, и потому он без устали крутился вокруг купца с расспросами о военном ремесле, в котором Юрек почти не разбирался, но с удовольствием просвещал парня, сдабривая правду внушительной долей вымысла.

Дабы ты, дорогой мой друг, имел понимание о том, сколько длилось их путешествие, скажу — в те времена Трефовы земли занимали треть Гриммштайна и за то время, что они потратили на их пересечение, мужчины успели сродниться с детьми. Юрек видел во Фриде и Фридрихе детей, коих ему не посчастливилось и никогда уже не посчастливится иметь, а Волдо — младшую сестру и брата. Семью, которую давным-давно у него отняла война.

Когда осень окрасила листья в цвета огня, они, наконец, пересекли границу Трефовых земель, и именно тогда, глядя на уходящие за горизонт поля, Волдо сказал:

— Знаешь, Юрек. Я думаю, что не стоит оставлять наших компаньонов в Вихрах, серьезно. У меня есть прекрасная идея.

— Какая же?

— В Златограде живет одна очень состоятельная дама. Очень, — Волдо развел руки в разные стороны и подмигнул Фриде: — Во-о-от насколько состоятельная.

— Опять ты про своих любовниц…

— И это тоже, — поэт взъерошил волосы на голове Фридриха. — Юрек, ты же все равно едешь в Златоград, так давай же не будем разлучаться с нашими друзьями. Моя подруга вдовствует, а дети её уже взрослые и живут своими делами.

— Ты хочешь посадить на ее шею двух голодранцев?

— Хочу! — воскликнул Волдо. — Хочу, и, более того, она тоже захочет! Уж я-то её знаю!

— И как же зовут эту сумасшедшую?

— А вот это секрет. Я поклялся не разглашать её имени, дабы сберечь нашу тайну.

— Выдумал ты все! — выпалил Фридрих. — Как и песенки свои выдумал!

— Фридрих!

— Не лезь, сестра!

— Хватит щебетать! — гаркнул на детей Юрек. — Скажи мне, Ян, мальчишка прав?

— Как правило, во всем, но не на этот раз.

— В таком случае мы не станем задерживаться дольше, чем нужно, в Братске, — заключил купец, — но одно гнетет меня, друг мой.

— Рассказывай.

— Группа людей, что идет за нами с самого раннего утра.

— Ты о тех всадниках? — поэт оторвал взгляд от проплывающих над повозкой облаков и приподнялся. Он отлежал всю спину, и потому его ребра, поврежденные еще в детстве, отозвались болью. Он прищурился и увидел тонкую струйку дыма за дальними холмами.

— Отстали они давно.

— Да, о них.

— Едва ли они представляют угрозу. Не думаю, что они преследуют нас.

— Хотели бы — уже давно нагнали, — произнес из телеги Фридрих, — мы плетемся, как беременные тараканы.

— И то верно, — ответил мальчишке Юрек. — Надеюсь, что правда на вашей стороне. В любом случае до Братска не меньше недели, а там и до Златограда рукой подать. До зимы доберемся, даст Бог.

Всадники, идущие по следу повозки, не были хорошими людьми. Их даже тварями невозможно было назвать. Пять человек под предводительством изуродованного огнем садиста Гуго служили Лотару, сыну Грошевого барона. Гуго и его люди торговали невольниками. Жизнь этого гнуса оборвется погано и глупо, но до встречи с Иво у Гуго было достаточно времени. С самого конца войны Трефов и до глубокой зимы они похищали и продавали хозяину людей. Каторжный труд ожидал каждого, кто попадался в руки Гуго, а хватка его рук была крепка.