Апейрогон. Мертвое море - Колум Маккэнн

этой зоне, возможно, она ничего не слышала про взрывы, может быть, она беззаботно сидела в чьей-то спальне, где они с четырьмя другими девочками, на кровати со множеством подушек, красили друг друга блеском для губ и хихикали над глупыми тестами в журналах.

Он издалека нажал на кнопку сигнализации и услышал, как машина посигналила и подсветила препятствия.

Они припарковались рядом с Музеем музыки. Когда он повернул ключ в замке зажигания, включилось радио. Ток-шоу. Он его выключил. Свернул на улицу Шамай.

Нурит забивала новые номера в телефонную книжку. Он слышал каждый вдох.

– О, – сказала она в телефонную трубку. – Да. Ладно. Хорошо.

Он ускорился. Город купался в огнях уличных фонарей. Сентябрьский воздух казался пожелтевшим.

– Ее видели в центре города, – сказала Нурит.

– Где?

– С Даниэллой и другими девочками.

– Во сколько?

– Не знаю. На улице Гилель.

– Кто это сказал?

– Элик слышал от родителей Даниэллы.

– Они ее ищут. Шиван тоже.

Несколько машин припаркованы вкривь и вкось возле больницы. Они притормозили у тротуара. Вместе подбежали к круговому проезду. Рядом с зоной экстренной помощь стояли волонтеры. Они носили на скорую руку сделанные бэйджики и держали папки с бумагой. Они рассказали, что заходить в пункт первой помощи разрешено только тяжело раненым. Попросили всех сохранять спокойствие, сказали, что они здесь, чтобы ответить на все вопросы. Человек с папкой в руках сказал: «Подскажите, как ее зовут?»

426

Из белых дверей появилась девушка с белым бинтом на голове: ростом как Смадар, весом как Смадар, волосы как у Смадар. Не Смадар. Вдоль коридора везли каталку с обмякшим телом живой девочки под простыней. Не Смадар. Дошли слухи, что в операционной лежит какой-то подросток. Они умоляли медсестру сказать им имя ребенка. Они звонили в другие больницы. Есть такая Смадар, да, у нее небольшое ранение, уже выпустили – ей двадцать, блондинка, ушла с женихом. Они позвонили в отделение полиции. Не Смадар. Не Элханан. Подождите немного, подождите. Есть Сэм… Простите, Смадар… Смадар нет. Они увидели родителей Даниэллы в вестибюле. Обнялись. Даниэлла была ранена, серьезно, лежала в операционной. Про Смадар они не слышали, нет, им очень жаль, но если Даниэлла жива, то Смадар тоже должна быть в порядке. Они снова позвонили в регистратуру. Палец медсестры прошелся вдоль по списку. Саманта, Сорель, Симона.

– Мне жаль, но такой у нас нет, – сказала она. – Смадар нет.

425

Из «Песни песней». Виноградная лоза. Распускание цветка.

424

Под тенью рожковых деревьев, где стояла толпа, Рами читал молитву из Кадиша, а потом из «Песни песней».

423

«Песнь песней» считается одной из самых загадочных и красивых книг Библии.

422

Блик фонаря. Офицер перешел из одного темного угла в другой. Он подошел к стеклу и выглянул наружу, потом развернулся и ушел обратно во влажную от тумана темноту.

Они ждали. Теперь их было несколько десятков: родители, друзья, подруги, дочери, взрослые сыновья.

– Пожалуйста, – сказала девушка с регистратуры, – мы делаем все возможное.

Вышел офицер полиции. Высокий, русый. Он наклонился и прошептал что-то девушке на ухо. Она оглянулась на него и записала что-то на бумаге. Он снова наклонился. Она кивнула и записала что-то второй раз. Офицер дважды ударил пальцем по стойке регистратуры. Между ними происходил какой-то обмен секретными сообщениями.

Они позвали кого-то еще по имени. Женщина сбоку подпрыгнула. Створка наполовину открылась, и ее отвели за стекло.

Нурит сжала руку Рами.

В отделении были и другие лица. Мальчик с уличной перепалки. Женщина, которая забыла ключи в квартире. Мужчина, который принес потерянную кошку, белую с черной полоской. Он оставил ее на полу отделения и сразу вышел. Кошка шипела под самой дальней лавочкой. Было странно думать, что где-то там был другой, обычный, функционирующий мир.

Выкрикнули еще одно имя. Потом еще одно. Еще.

Одна пара вышла из кабинета, руки переплетены за спинами друг у друга, они смеялись. Нашли своего дядю, сказали они. Он валялся пьяный в ресторане. Его просто-напросто забрали в вытрезвитель, разве это не чудесно?

Потом они замерли посреди отделения. «Мне очень жаль», – сказала женщина.

Пара ушла, опустив головы.

– Позвони еще раз мальчикам, – сказала Нурит.

– На моем телефоне садится батарейка.

– Можно сходить в полицейский участок. Улица Йаффа.

Кошка выбежала из-под скамейки и подошла к молодому человеку с дальней стороны комнаты. Она встала на цыпочки, выгнула спину и потерлась о ноги мальчика.

421

Она бы пришла домой веселая, с горящими глазами и звенящая побрякушками. Она бы встала на кухне и, вздыхая своим фирменным вздохом, сказала: «Ну что ты завелся, пап? Мы были за сто километров оттуда, мне уже четырнадцать в конце-то концов». Она бы намазала хлеб шоколадной пастой, а потом ушла к себе в комнату, включила плеер и начала танцевать.

420

Или она бы приехала поздно ночью в такси со словами: «Простите, простите, простите, Даниэлла была так близко ко взрыву, нам нужно было пойти и проверить ее барабанные перепонки, я не могла ее оставить, знаю-знаю, я должна была позвонить, в следующий раз позвоню, обещаю».

419

Или у нее на ноге была бы перевязка из-за того, что она упала, когда убегала, и она бы пришла домой, села за кухонный стол, и они бы утешали ее, говоря, что все наладится, а Рами бы сказал, что пришло время всем идти спать, это был длинный день, а принцессам нужно много спать.

418

В отделении было еще битком народу, когда назвали их имя. Их отвели за стеклянную панель. Когда они сели за стол офицера полиции было по-странному светло. Офицер еще раз проверил имя Смадар, произнес по буквам.

Он покачал головой и стукнул карандашом по журналу.

Новости не плохие и не хорошие, сказал он. Мы не можем ее нигде найти. Ему очень жаль, но он больше не может ничего сказать или сделать. Для этого нет никаких предпосылок, но, возможно, просто на всякий случай, он не хочет этого говорить, но надо исключить все варианты, они должны понять, он ничего точно не утверждает, ему очень жаль, но, может быть, чтобы отбросить сомнения, им стоит позвонить в морг.

417

Морг: название здания в Париже начала девятнадцатого века, где на наклонном помосте для всеобщего обозрения выкладывались тела найденных в Сене утопленников,