Гражданская война в США. 1861-1865 - Кирилл Маль

Хукер, естественно, не желал увеличивать количество убитых и раненых за счет своих солдат. Он решил во что бы то ни стало добиться отмены атаки и, сдав на время командование начальнику своего штаба генералу Дэну Баттерфилду, поскакал в ставку Бернсайда. Хукер нашел командующего на вершине Страффорд, в доме Филипса, где находилась главная квартира Потомакской армии. Бернсайд пребывал, казалось, в странном оцепенении и на все просьбы Хукера отвечал одной и той же фразой: «Эти высоты должны быть взяты сегодня вечером». Драчливый Джо, вполне оправдывая свое прозвище, перешел от просьб к требованиям, а от требований к угрозам, так что секретарь командующего назвал его манеру разговаривать «неджентльменской и нетерпеливой». Но ничто не могло поколебать упрямства Бернсайда, и Хукеру пришлось с тяжелым сердцем возвращаться к своим обреченным на гибель войскам.

К тому времени Баттерфилд, чувствуя необходимость что-нибудь предпринять, уже направил в атаку дивизию под началом Чарльза Гриффина. Южане, построившиеся за каменной стеной в четыре шеренги, только этого и ждали. Правда, они не могли теперь вести огонь все сразу, но зато задние ряды перезаряжали винтовки и передавали их передним, что увеличило скорость стрельбы примерно вдвое. В результате пятая атака северян захлебнулась всего за несколько минут, и разбитая дивизия Гриффина быстро откатилась на исходные рубежи.

Тогда генерал Коуч, дивизии которого уже отвоевали свое в этот кровавый день, решил, что, возможно, артподготовка [290] поможет северянам пробить брешь в обороне повстанцев. Он приказал начальнику своей артиллерии капитану Чарльзу Моргану выдвинуть вперед батарею и обстрелять каменную стену. Морган отнесся к этому распоряжению с вполне понятным скепсисом. «Генерал, — сказал он, — батарея там не выживет». «Тогда она должна там умереть», — ответил ему раздосадованный Коуч. Делать было нечего, и Морган послал на убой батарею 1-го Род-айлендского легкоартиллерийского батальона.

Южане, как и следовало ожидать, встретили ее орудийным и ружейным огнем, и многие люди и лошади были перебиты прежде, чем орудия удалось снять с передков. Тем не менее батарея заняла позицию и открыла ответный огонь, который не причинил противнику ни малейшего урона. Каменная стена была очень прочной и выдерживала попадание даже крупных ядер.

В то время как артиллеристы Моргана пытались проделать брешь в линии повстанцев, генерал Хамфриз, командир одной из дивизий 1-го корпуса северян, заметил на высотах Мари движение неприятельской пехоты. Это движение было лишь рутинной перегруппировкой сил, но Хамфризу оно показалось признаком готовящегося отступления врага. Он решил, что настало время предпринять еще одну атаку и на сей раз добиться успеха. При этом Хамфриз счел, что главной причиной неудач предыдущих атак были остановки, которые делали северяне, чтобы открыть ответный огонь. Рассчитывая избежать подобных потерь темпа, он приказал своей дивизии идти на штурм с примкнутыми штыками и с незаряженными ружьями.

Тем самым Хамфриз повторил ошибку, которую генерал Френч совершил в сражении на Энтитеме, когда он пытался овладеть линией Санкен-Роуд. Штыковая атака была в этих условиях не только бесполезной, но и суицидальной, в чем бравому командиру федеральной дивизии предстояло убедиться на собственном горьком опыте.

Когда на каменную стену двинулась новая неприятельская часть, многие южане уже чувствовали себя уставшими от хладнокровного истребления федеральных солдат. «Весь день мы видели бесплодные атаки, которые всякий раз заканчивались [291] ужасной бойней, и в конце концов они вызвали у нас тошноту, — вспоминал солдат 17-го Джорджианского полка Александр Хант. — Когда я наблюдал, как одна линия была буквально сметена ужасным залпом солдат Кершоу из-за стены, я забыл, что передо мной враги, и помнил только, что они люди, и мне было тяжело сохранять хладнокровие, присутствуя при гибели этих храбрецов». Впрочем, такие чувства испытывали далеко не все южане. «Идите сюда, синепузые! — крикнул солдатам Хамфриза один босоногий конфедерат из бригады Кобба. — Несите нам одеяла и сапоги».

Именно это и делали «синепузые» федералы, ибо единственная польза от их безрассудного наступления заключалась в доставке оборванным конфедератам новой амуниции и обмундирования. Атака Хамфриза начала спотыкаться — причем буквально, и причиной тому был не огонь неприятельской артиллерии, а убитые и особенно раненые северяне. Они хватали наступающих за ноги и кричали им вслед: «Стойте! Ложитесь, или вас всех перебьют!» Разумеется, подобные напутствия не прибавляли солдатам Хамфриза уверенности в себе, но они все равно продолжали идти вперед под мерный рокот барабанов и подбадривающие покрикивания офицеров. Так они приблизились к роковому рубежу, на котором пехота конфедератов уже останавливала их предшественников, наткнулись на плотный огонь вражеских винтовок и после безуспешной попытки пробиться отошли к Фредериксбергу. Этой безнадежной атакой Хамфриз добавил к уже понесенным федералами потерям еще 1000 своих убитых и раненых.

Между тем день клонился к закату, а вместе с ним к финалу подходила и кровавая фредериксбергская драма. Воспользовавшись наступавшими сумерками, Хукер решил предпринять последнюю попытку и послал против «каменной стены» дивизию генерала Гетти. Поначалу этот замысел имел некоторый успех: конфедераты не различили в сгущавшейся темноте выступивших против них северян. Но когда они все же заметили плотную массу федеральной пехоты, которая двигалась на каменную стену, их расправа по-прежнему была короткой и быстрой. После этого, последнего, провала [292] Хукер заявил, что «он потерял столько человек, сколько требовал отданный ему приказ», и распорядился прекратить атаки. Утомительная, кровопролитная и, главное, бессмысленная в своей жестокости фредериксбергская бойня наконец завершилась.

Наступившая затем ночь была, наверное, самой необычной за всю четырехлетнюю историю гражданской войны. Как обычно, над полем опустился густой туман, накрывший убитых северян гигантским белым саваном. Вдруг эту непроглядную завесу прорезали яркие сполохи, и высоко в небе засверкало северное сияние. Такое явление было большой редкостью для штата Вирджиния, находящегося значительно южнее широт Парижа или Рима. Для большинства же солдат обеих армий, которые и слыхом не слыхивали ни о чем подобном, неожиданно возникшие в небесах яркие отблески были и вовсе в диковинку.

Южане приняли их за свидетельство торжества Господа по случаю их великолепной победы и огласили окрестности Фредериксберга громкими ликующими криками. Впрочем, северное сияние принесло им и конкретную пользу. Многие оборванные солдаты Северовирджинской армии отправились на заваленное телами поле, чтобы заменить свое потрепанное снаряжение новехоньким обмундированием и амуницией, столь любезно «доставленным» им северянами. В результате их ночного набега поле битвы, и без того выглядевшее жутковато, утром превратилось в совершенно ужасающее и отвратительное зрелище. «Все убитые янки были обобраны до нитки и походили на освежеванных свиней, — вспоминал один рядовой конфедерат. — Это было кошмарное зрелище. Мне было жаль бедных мертвецов, и я ничего не мог с этим поделать».

Оставшиеся в живых янки пребывали в ту ночь в глубоком унынии. Оно охватило всю армию Потомака от генерала до рядового, и даже Бернсайд, главный виновник произошедшей бойни, не прятал слез. «О, эти люди! О, эти люди! Эти люди, лежащие там… — восклицал он сквозь рыдания. — Я все время думаю о них». Впрочем, скорбь, искренняя или показная, не мешала Бернсайду замышлять новые самоубийственные атаки на высоты Мари. Он хотел предпринять их [293] на следующий день силами своего старого 9-го корпуса, который он собирался возглавить лично. Возможно (и такая мысль промелькнула у многих офицеров, хорошо знавших командира Потомакской армии) Бернсайд стремился таким образом свести счеты с жизнью, опротивевшей ему после фредериксбергской гекатомбы. «Это был план, который, как он чувствовал, уже привел нас к великой катастрофе, — писал командир 2-го корпуса генерал Коуч. — Всякий, кто знал его так же хорошо, как я, видел, что ему хочется, чтобы и его тело лежало у подножия высот Мари».