Кровь и золото - Энн Райс

– Заботьтесь о ней, – строго наказал я.

– Да, мы собираемся держаться вместе, – ответилАвикус. – И я не понимаю, почему ты не можешь остаться с нами.

При взгляде на Авикуса я почувствовал предательский приливлюбви и мягко сказал:

– Я знаю, что дурно поступил с вами. Я был слишком резок. Ноостаться я не могу.

Авикус дал волю слезам, не обращая внимания нанеодобрительные взгляды Маэла.

– Ты только начал учить меня, – сказал он.

– Ты можешь учиться у окружающего мира, – ответиля. – И по книгам – в доме их достаточно. Учиться можно даже... даже у тех,кому однажды ночью ты передашь Кровь.

Он кивнул. Что здесь добавить?

Казалось, наступил момент, когда нужно повернуться и уйти,но я не находил в себе сил для этого, а потому прошел в другую комнату и всталтам, склонив голову, охваченный неведомой доселе болью.

Мне отчаянно хотелось остаться с ними! Я не сомневался всвоем желании. Никакие планы не могли придать мне сил. Я приложил ладонь кребрам и почувствовал, что боль огнем сжигает меня изнутри. Я не мог говорить.Не мог сдвинуться с места.

Ко мне подошла Зенобия. За ней Авикус. Они обняли меня.

– Я понимаю, что тебе нужно уходить, – негромкопроизнес Авикус. – Поверь. Понимаю.

Вместо ответа я с силой прокусил себе язык и, повернувшись,прижался губами к губам Авикуса, чтобы кровь потекла в его рот. Он вздрогнул отэтого поцелуя и обнял меня еще крепче.

Потом я снова наполнил кровью рот и повторил поцелуй сЗенобией. Она тесно прижалась ко мне. Я приподнял ее длинные легкие волосы изарылся в них лицом – точнее, набросил их на лицо, словно покрывало. От боли уменя перехватило дыхание.

– Люблю вас обоих, – прошептал я так тихо, что они едвали расслышали.

Без лишних слов и жестов я склонил голову и каким-то образомдобрался до выхода.

Через час меня уже не было в Константинополе – я направлялсяпроторенной дорогой в Италию, сидя на облучке первой повозки и беседуя сначальником охраны, правившим лошадьми.

Сердце мое было разбито, однако я старался казаться веселыми вел долгие разговоры со смертными. Игра эта продолжалась на протяжении многихночей.

Не помню, сколько мы путешествовали, знаю только, что напути нам попадалось достаточно городов для остановок, а дороги, вопрекиопасениям, оказались довольно неплохими. Я внимательно следил зателохранителями, не забывая покупать их верность щедрыми дарами.

Когда мы добрались до Альп, понадобилось время, чтобы найтиподходящее уединенное место для постройки святилища.

Но как-то вечером, когда зимние холода чуть отступили, анебо совершенно расчистилось, я приметил наверху, неподалеку от главной дороги,ряд крутых холмов, куда, судя по всему, не ступала нога человека. Они идеальносоответствовали моим замыслам.

Я разместил свой караван в ближайшем городке, вернулся безсопровождения и забрался наверх прямо по скалам, недоступным для смертных.Там-то я и обнаружил прекрасное место: крошечную долину, где можно было строитьубежище.

Вернувшись в город, я приобрел жилище для себя и Тех, КогоСледует Оберегать, а потом отправил охрану и рабов обратно в Константинополь,богато наградив всех за верную службу.

Смущенные, но довольные смертные тепло распрощались со мнойи весело разместились в одной из повозок, которую я подарил им для возвращениядомой.

Поскольку город, где я поселился, находился под угрозойвторжения, невзирая на самодовольную беспечность лангобардов, я уже наследующую ночь принялся за работу.

Только вампир мог с такой скоростью преодолеть расстояние,разделявшее городской дом и предназначенный для святилища участок. Тольковампир мог прорыть окаменевшую землю и укрепить коридоры, ведущие к квадратномуподземному склепу, а потом установить обитую железом каменную дверь, спасавшуюцаря и царицу от света дня.

Только вампир мог расписать стены изображениями древнихбогов и богинь Греции и Рима. Только вампир мог столь мастерски и столь быстровырезать из гранита трон.

Только вампир мог поднять на гору Мать и Отца и укрыть их вподземелье. Только вампир мог усадить их рука об руку на гранитном троне.

А когда все закончилось, кто, как не я, мог прилечь ухолодной стены и заплакать от привычного одиночества? Кто, как не я, мог,обессилев, пролежать в безмолвии две недели, отказываясь пошевелиться?

Не удивительно, что в первые месяцы я старался разжечь искружизни в Тех, Кого Следует Оберегать, приводя им жертвы в память об Эвдоксии, нобедные обреченные смертные – все как один злодеи – не вызывали в Акаше желанияподнять всесильную правую руку. Приходилось самому лишать жизни злосчастныежертвы и относить их далеко в горы, чтобы оставить на зазубренных вершинах,словно подношения жестоким богам.

В последующие столетия я позволял себе охотиться вблизлежащих городках, отпивая по нескольку глотков, дабы не возбуждатьподозрений местного населения, но иногда все же совершал дальние путешествия,желая узнать, как обстоят дела в знакомых мне городах.

Я навестил Павию, Марсель и Лион, где по обыкновению заходилв таверны и заводил разговоры со смертными, подпаивая их, чтобы услышать, чтопроисходит в мире. Периодически я исследовал поля битв, где праздновали победуисламские воины. Или под покровом тьмы следовал за франками, идущими на бой. Ив ту пору – впервые за все свое бессмертное существование – я завел близкихдрузей среди смертных.

Я выбирал смертного, например солдата, и часто встречался сним в местной таверне, чтобы побеседовать о его взглядах на жизнь и на мир. Тедружеские отношения были не слишком долгими и не слишком крепкими, потому что яне позволял себе глубоких привязанностей, а когда появлялось искушение передатьсмертному свою кровь, поспешно отдалялся от него и заводил новые связи.

Таким образом я познакомился со многими людьми, даже смонахами из монастырей, потому что без стеснения заговаривал с ними на дорогах,особенно когда их путь лежал через опасные земли; провожал их, задавая вежливыевопросы о Папе, о Церкви и даже о тех маленьких сообществах, в которых имприходилось жить.

Немало историй помню я о тех смертных – ведь мне не всегдаудавалось оградить от них свое сердце. Но сейчас у нас нет времени. Признаюсьлишь, что могу только молить богов, если они пожелают откликнуться, чтобы моядружба давала смертным такое же утешение, какое она даровала мне.