Между Ницше и Буддой: счастье, творчество и смысл жизни - Олег Цендровский

Консеквенциализм тем не менее служит необходимым промежуточным этапом для оформления генетического подхода. Анализируя большую совокупность действий и их результатов, мы находим между ними общее, дистиллируем и вычленяем саму суть успеха и неудачи, прогресса и регресса. Вывод, к которому мы неизбежно приходим, состоит в том, что в основном те из них имеют благие плоды, которые имели благую основу – и наоборот. Это и дает нам надежный рабочий критерий, избавляя от необходимости каждый раз непродуктивно перегружать свою способность суждения скрупулезными расчетами последствий.

Одна из старейших формулировок сего наблюдения содержится в известных словах Иисуса из Евангелия от Матфея: «По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград, или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые». Иисус здесь, с позволения, несколько преувеличивает. Из дурного начала порой проистекает благой результат, а самая здоровая основа может породить беду. И все же это аномалии, а не правило.

Следовательно, этическое значение поступка связано не с последствиями, пребывающими в значительной мере вне нашей власти, а с движущим его истоком, конструктивными или регрессивными силами. Если мы следуем зову первых, то хоть это и не делает нас неуязвимыми для неудач и катастроф, вероятность успеха, как бы мы его ни трактовали, оказывается безмерно больше, чем если мы отдаемся на волю порчи и хаоса.

Генетическая концепция морали противоположна также содержательной, которая лежит в основе нашей цивилизации и самой судебной системы. Содержательный подход предполагает, что есть действия, которые вне зависимости от их истоков или последствий являются аморальными. Резюмируется он тавтологией: «Хорош тот поступок, который хорош», – и это тотчас проливает свет на его ограничения. Когда мы настаиваем, будто нечто хорошо само по себе, и не важно, каковы его мотивация или плоды, мы подвергаем поступок противоестественному изъятию из его жизненного контекста.

Содержательный ракурс восприятия морали возникает по итогам анализа последствий широкого набора действий, и те, чьи последствия полагаются по большей части полезными или дурными для общества, объявляются таковыми по своей природе. Причина, почему именно содержательная интерпретация лежит в основании судебных систем – в ее скорости, простоте и том факте, что содержание поступка, в отличие от генетической основы, намного легче эмпирически установить.

Мышление в подобных рамках, однако, оказывается сбивчивым и противоречивым, и человеческий ум инстинктивно сопротивляется его узости, применяя двойные и тройные стандарты. Если взять самый крайний пример, то хотя убийство повсеместно признается содержательно аморальным, в отношении его одновременно допускается множество нарушающих изначальную логику исключений. Так, во всех известных культурах убийство на войне, как и в ходе самообороны, одобряется или допускается, а непреднамеренное имеет иную степень тяжести, нежели преднамеренное. То же самое относится к любым иным действиям, которые оцениваются как абсолютно аморальные в свете содержательного критерия, однако в ряде случаев происходит стихийное переключение на другие способы оценки.

Описанное колебание между разными системами координат без способности примирить их или выстроить между ними иерархию изводит законодателей, философов и религиозных мыслителей уже второе тысячелетие. В особенности это свойственно для последних, которые до сих пор не могут выбрать между осуждением любой лжи и признанием допустимости лжи во спасение, осуждением любого насилия и оправданием насилия на войне, против еретиков, «во благо» всякого рода. Судя по всему, наша юридическая система может функционировать только в рамках преобладания содержательного подхода со всеми его упрощениями, погрешностями и парадоксами. Наша индивидуальная жизнь, впрочем, не может и не должна быть им ограничена, поскольку это притупляет взгляд и подрывает ее высшие возможности. Для нее идеально годится именно генетический подход.

Поступок никогда не оторван от порождающих его причин, и именно их понимание дает нам наиболее корректное ви́дение и надежное руководство. Интуитивно мы часто сознаем это и потому оперируем двойными стандартами при оценке содержательно идентичных действий. По этой же причине мы не осуждаем ни кровожадности хищных зверей, ни безобидности их жертв, ибо как первые, так и вторые сохраняют верность свой природе. Жестокость же людскую, как и порожденную слабостью людскую кротость, мы по всей справедливости считаем предосудительными, ибо коренятся они в предательстве. Мы не считаем аморальным и безумца, ибо он верен самому себе, поглотившему его безумию и не может отступиться от него. Мораль и аморальность есть там, где есть свобода выбора (по крайней мере феноменологически) между регрессивным и конструктивным, где есть выбор между верностью и вероломством.

Описанный постулат равным образом справедлив и применительно к поведению в отношении наших ближних. Мы уже имели возможность убедиться, что предательство самого себя пагубно для личности и есть по существу единственный грех, который она может допустить в отношении себя. Одновременно с этим предательство других есть наиболее разрушительная для общества сила из всех существующих. Связано это с тем, что каждая ячейка последнего цементирована доверием, а именно гласным или негласным заверением в обещанной предсказуемости поведения наших ближних. Это позволяет людям сотрудничать, и это дает нам возможность не опасаться каждую секунду, что кто-то вонзит нам нож в спину.

Доверие, а не нефть, газ или деньги есть единственный подлинный экономический ресурс, без которого остальные не имеют никакой ценности, на котором зиждутся и коим фундаментально определяются. Так, деньги по своей природе есть не что иное как государственное обещание. Обещание, что бумажка, которую вы держите в руках, или цифры, которые видите на экране своего смартфона, обладают меновой стоимостью и могут быть в любое время обменены на эквивалентный объем продукта. Когда государство не способно выполнять свое обещание по обеспечению меновой стоимости денег, наступает гиперинфляция и экономика трещит по швам.

Дом, в котором вы живете, так же стоит на целой системе обещаний: к примеру, что, если у вас его захотят незаконно забрать, вам на помощь приедут люди с дубинками и пистолетами. Когда эти обещания не выполняются, институт частной собственности разваливается и общество погружается в тотальный хаос насилия. Доверие составляет цементирующую основу экономики, политики, культуры, семьи, любой подсистемы общества, и по степени его присутствия можно диагностировать их текущее состояние.

Совсем неудивительно тогда, что мы относимся к предательству с таким отвращением, как к посягательству на что-то священное – ведь так оно и есть. Прав был и гений поэта Данте, поместивший предателей в девятый круг ада. Предательство есть подрывной акт, наносящий удар в самое сердце как личности, так и социума – дистиллированная сущность аморальности и преступности как таковых.

Понимание этого обстоятельства имеет важную практическую ценность для каждого из нас, ибо структурирует и существенно упрощает тяготы морального выбора. Оно дает настолько ясное ви́дение верха и низа, насколько абстрактный принцип на то вообще способен. Нельзя предавать лучшее в себе, те силы, что движут нас вперед, зовут к преодолению собственных ограничений. Это гарантированный путь к личному распаду, порче, обеднению перспективы, пустоте, бессмысленности и страданию. Не стоит предавать и других – помимо того, что это дурной вкус, как раз подобные поступки подтачивают общество и делают этот мир намного менее приятным местом, чем он мог бы быть.