Между Ницше и Буддой: счастье, творчество и смысл жизни - Олег Цендровский

Да, это будто бы «проще» – отводить взгляд от кренящейся набок полки, чем починить ее. «Проще» развлекаться или бездельничать, а не учиться в те немногие годы, что отведены на получение образования. «Проще» провести несколько десятилетий в мучительном и разрушительном браке – полном горечи, неудовлетворенности, жажды мщения, чем привести себя и свою личную жизнь в порядок. Простота сия, разумеется, обманчива, ведь нерешенные проблемы, нереализованные возможности и неоплаченные счета множатся, и жизнь обязательно взымает по ним долги с процентами, которые приходится платить нашим будущим «Я».

Отказ видеть то, что можешь видеть, и действовать в соответствии с этим, приводит не только к личным, но и к историческим катастрофам. Все, кто всерьез размышлял над трагедиями XX в., пришли к выводу, что вызваны они были вовсе не фундаментальными историческими процессами. Они возникли как следствие сперва маленьких, но затем все более растущих предательств и обманов, совершавшихся внутри обычных людей. Это невнимание к тому, что знаешь «в глубине души», способно сделать из человека инквизитора, чекиста, доносчика, надзирателя концлагеря, хунвейбина. Они не есть какой-то другой вид существ, отличающийся от тех, кого мы видим вокруг себя каждодневно – не стоит наивно заблуждаться на этот счет.

Более семидесяти лет психологических исследований, в том числе в рамках социальной психологии, с несомненностью свидетельствуют, что не требуется никакой предрасположенности к насилию или специфического типа личности, чтобы человек превратился в орудие крайней жестокости или носителя безграничной подлости.

Эмиль Чоран писал: «Можно предвидеть все, кроме глубины своего падения». Однако заглянуть в эту бездну в наших интересах, ведь то, что отделяет основную массу людей, тех, кого мы каждый день видим мирно шагающими по улицам, от учинения бойни или крайнего личного регресса – это череда шагов в определенном направлении, каждый из которых мал и подчас едва заметен. Путь этот короче, чем может показаться, и опасен он еще и потому, что совершается незримо. Год за годом привыкая пускать себе пыль в глаза и избегая ответственности за свою жизнь, человек оказывается способен на что угодно, и пустое дегенеративное прозябание есть самая невинная из возможностей.

Внутри нас есть тот, кто знает правду. Не абсолютную и непогрешимую, но в той мере, в которой она нам доступна в конкретный момент нашей жизни. Чтобы начать избавляться от иллюзий, начать самоосвобождение вовсе не требуется исследовать некие новые и изощренные пути мысли, подвергать все сомнению и переосмыслению. Достаточно опереться на тот островок ясности, что в нас присутствует уже сейчас, удерживать на нем пристальное внимание и любовно кормить, дабы он рос вширь и вглубь.

Предлагаемые этим внутренним оком инсайты обременяют нас ответственностью, призывают к борьбе со своими страхом, усталостью, леностью, неуверенностью, творческим дискомфортом. Соблазн заглушить и подавить их велик, так как заветы эти тяжелы. И все же альтернатива стократ тяжелее как для окружающих, отравляемых миазмами непрожитой жизни, так и для нас самих, ибо обманываем мы – не стоит забывать – лучшую часть себя.

От правды к правдивости

Понятно, почему мы должны воспитывать в себе привычку прислушиваться к зовущему вверх голосу в глубинах нашей психики. Существуют, однако, причины, по которым не следует водить за нос и окружающих. Они были известны с глубокой древности, и особенно здесь отличились персы, об обычаях которых Геродот, отец исторической науки, оставил следующее любопытное наблюдение: «Детей от пяти лет до двадцати, – пишет он, – обучают только трем предметам: ездить верхом, стрелять из лука и говорить правду».

«Наигнуснейшим пороком, – продолжает Геродот, – почитают они ложь; а вторым после сего – быть в долгах, как по многим другим причинам, так и потому, что должнику всегда необходимо бывает лгать». Нравственный кодекс персов вовсе не был уникальным явлением – убеждение, что правдивость является высочайшим моральным императивом, мы находим в основании всех мировых религий и большинства философских учений.

Можно ли считать подобные призывы простым нравоучением, способствующим, как и всякая популярная мораль, выгодам не конкретного индивида, но скорее общества? Разумеется, это в интересах группы, если входящие в нее люди отличаются честностью, поскольку означает, что они выполняют свои обязательства и довольно предсказуемы. На них можно рассчитывать, оказывать им помощь и получать помощь. С ними можно заключать сделки и координировать усилия, не опасаясь удара в спину, за счет чего повышается сплоченность группы, ее синергическая эффективность и во времена мира, и во времена войны. Правдивость, таким образом, есть форма взаимности, а последняя представляет собой саму суть протоморали многих млекопитающих, от крыс и волков до шимпанзе и homo sapiens.

Чем меньше градус правдивости и взаимности в группе, тем хаотичнее и бессильнее она – входящие в нее единицы неохотно объединяют усилия и находятся в постоянных конфликтах. В природе достаточно пары аморальных индивидов (то есть не играющих по правилам взаимности и не учитывающих групповой интерес), чтобы вся группа быстро дошла до вымирания. В качестве примера можно взять наших ближайших сородичей шимпанзе. Порой они проявляют чудеса эмпатии и взаимопомощи, но у них есть и темная сторона: они не брезгают отбирать еду и воровать даже у собственных детенышей, им знакома месть, жестокость, война за власть, а время от времени они прибегают к убийству и поеданию себе подобных – к каннибализму.

Когда в обезьяньем сообществе заводятся те, кто бесконтрольно обращают эти темные инстинкты против собственных членов, всему сообществу приходит скорый конец. В первую очередь выживают, следовательно, группы с высокой внутренней солидарностью и честностью, в связи с чем до наших дней сохранились общества с такими религиями, которые ее проповедуют и стараются усилить; остальные уже давно сгинули.

Взаимность и правдивость есть фундамент социального взаимодействия, но подобная профанная точка зрения совсем не исчерпывает глубины предмета. Более высокий уровень постижения ее ценности именно для индивида, а не только для общества, был доступен великим мыслителям и пророкам, начиная от Заратустры, Будды, Лао-цзы, Сократа и Иисуса, хотя они никогда не формулировали этого ясно. Оно было доступно (часто в полуинтуитивной форме) практически всем монашеским и духовным движениям Индии, Китая, Ближнего Востока и Греции, где повсеместно существовал запрет на произнесение лжи.

Запрет этот не связывался с некоей греховностью, а был очень прагматическим, холодным расчетом, что особенно подчеркнуто проговаривалось в ранних йоге, буддизме, санкхья и иных индийских практиках. Подобно, к примеру, половым отношениям, ложь для этих людей не содержала в себе чего-то глубинно порочного, просто она подрывала силы и сбивала с курса, это было как плохим выбором питания для спортсмена. Если хочешь – пожалуйста, молния тебя не поразит, но в высшей лиге ты уже не сыграешь.

Как мы помним, наши творческие и созидательные инстинкты, все, что противостоит бессмысленному страданию и искажениям восприятия и жаждет вверх, не являются единственной частью личности. Мы суть арена битвы разнонаправленных сил, среди коих много таких, что заставляют человека без всякой нужды страдать, разлагаться, разрушать себя и окружающее, ходить кругами и действовать себе во вред. Все это – специфические мозговые модули, нейронные сети, которые в силу устройства нервной системы укрепляются при периодической активации и теряют силу при периодической деактивации.