Между Ницше и Буддой: счастье, творчество и смысл жизни - Олег Цендровский

Конечно, неощутимо качаясь на волнах конформизма, мы будто бы нечто «приобретаем». Он позволяет насладиться пресным уютом однозначности, которая не была вытружена, не была заработана собственным усилием по ее добыче. Делегируя внешним силам главные выборы жизни, мы снимаем с плеч тяжкое бремя свободы и обретаем взамен «дар» ограниченности. Если же зависимость к тому же с искусным коварством маскирует себя, паразитически встраиваясь внутрь сознания, человек оказывается подмят ею окончательно. Самое полное рабство ведь царит там, где оно не осознается, ибо в таком случае нет условий для бунта. Запрашиваемая за этот шаткий комфорт цена оказывается непомерна: высшие возможности нашей личности, сколь-нибудь полноценное счастье и хотя бы какой-то контроль над тем, куда нас вынесут волны.

Как же не стать флюгером, бездумно качающимся на ветру? Как не бежать в магазин по щелчку рекламного хлыста, не хвататься за пистолет по прочтении книги, не маршировать по приказу вождя? Как постепенно не превратиться в голограмму и проекцию внешних сил? Для этого есть лишь один путь – привычка к применению своей творческой способности суждения, новый анализ и синтез и готовность претерпевать несомый ими дискомфорт самосозидания. Это напряжение не должно пугать – наоборот.

В измерении человеческой психики подниматься в гору намного легче, чем спускаться вниз – как по результатам, так и с точки зрения самого процесса. Лишь очередной внутренний блок мешает это увидеть. Выбирая день за днем правильную траекторию, мы подаем пример и остальным, которые по парадоксальной логике через конформизм могут быть приведены к освобождению.

Выше мы рассмотрели ряд когнитивных искажений, которые по уже описанным причинам загружены в человеческий мозг самой природой, после чего поддерживаются и дополняются социально-культурной средой. Вспомним, далее, что человек есть система потребностей и действующих сил, как бы мини-личностей, находящихся между собой в борьбе за приоритет. Всякий раз, когда мы всерьез колеблемся, выносим ценностное суждение и предпочитаем одно другому, внутри нашего «Я» разворачивается очередное сражение. В нем разные части психики водят друг друга за нос и возникает пресловутый самообман.

Объединенные силы этих трех действующих начал так колоссальны, что вообще становится непонятно, как нам удается функционировать и добиваться хотя бы какой-то ясности. Это было бы невозможно без противодействующей им инстанции, и с самых древних времен было замечено, что внутри нас есть нечто, что остальные части психики стараются обмануть ожесточеннее всего.

Что важно, им будто бы никогда не удается этого окончательно добиться: как бы ни запутались мы в сетях обмана, внутри остается островок света, пребывает «некто», видящий правду. Наблюдая за погрязшим в ослеплении человеком, мы зачастую говорим, чувствуя это, что вопреки видимой убежденности, «в глубине души» он знает правду. Аналоги этого выражения существуют в большинстве современных языков, среди коих английский ухватил данное явление с поэтической безупречностью. «He knows it in his heart of hearts», – говорят англичане, что дословно означает: он знает это в своем «сердце сердец».

«Сердце сердец», известное также под именами совести, внутреннего голоса и самости есть по своему существу наш разум в его узком, этико-философском понимании, идущем от древних греков и индусов. Это не просто калькулирующая способность суждения, а пространство наибольшей доступной нам сознательности и ясности ви́дения – то, что в мифологических традициях часто изображается как парящий глаз (например, глаз Гора у египтян). Это, если угодно, наше высшее «Я», существующее будто бы в некоторой автономии от остальных частей психики.

С точки зрения нейробиологии, за него в значительной степени отвечает часть мозга под названием дорсолатеральная префронтальная кора (в верхней части лба, по обе стороны от центра). Именно там наблюдается интенсивная активация при принятии взвешенных разумных решений с долговременной логикой, когда человек пытается освободиться от искажений и эмоциональных факторов.

Напротив, вентромедиальная префронтальная кора (в районе «третьего глаза», по самому центру) сильно возбуждается, когда мы действуем под давлением искажений и эмоционально-окрашенных программ с краткосрочной логикой[19]. Через нее на процесс принятия решений активно влияет залегающая под корой мозга лимбическая система, управляющая базовыми потребностями и аффектами.

Наиболее яркой и известной исторической иллюстрацией частичной обособленности «внутреннего голоса» является так называемый даймон, или демон, Сократа. В диалоге «Феаг» он описан следующим образом:

«Благодаря божественной судьбе с раннего детства мне сопутствует некий гений – это голос, который, когда он мне слышится, всегда, что бы я ни собирался делать, указывает мне отступиться, но никогда ни к чему меня не побуждает».

Уникальность и гений Сократа состояли в том, что он всегда следовал этому голосу, что отвело ему место в истории не столько мыслителя, сколько героического этического образца. Даймон не позволял Сократу заниматься государственными делами (см. «Апология Сократа») и увязнуть в греческой политике или каком ином занятии, кроме философии. Благодаря этому он посвятил себя тому, к чему обладал наибольшим дарованием и интересом – поискам истины и свободным беседам на улицах Афин со всеми желающими, которые оказали такое грандиозное влияние на современников и ход всей последующей философии.

Наконец, даймон удержал мыслителя от подготовленного друзьями бегства из тюрьмы, где тот должен был коротать время в ожидании смертной казни по надуманному обвинению в идеологическом развращении молодежи. Сократ был стар, жизнь его на самом склоне, он уже сказал все, что мог, и далее его по собственному признанию ждали бы только болезни и умственное увядание. С другой стороны, ничто не смогло бы увековечить его идеи и их революционный импульс лучше, чем мученическая смерть за свои убеждения, такая же, которую затем претерпели многие другие с тем же историческим результатом. В этом вопросе, как и в прочих, «сердце сердец» подсказало ему правильное решение.

Но почему эта инстанция правды претерпевает такое поругание, почему человек не хочет слышать ее до такой степени, что всякий, кто делает это, так сильно выделяется среди своих соплеменников, что приобретает славу святого, мудреца или героя? Причина в том, что этот голос всегда зовет нас наверх. Путь же туда, путь в гору всегда труден, он означает преодоление естественной гравитации жизни, преодоление творческого дискомфорта и собственных ограничений. Внутри нас есть много сил, которые предпочли бы избежать этого, предпочли бы, чтобы мы стояли на месте, ходили кругами или скатывались вниз, в том числе древние программы экономии энергии и обыкновенно крайне близорукие интересы лимбической системы.

Мы отворачиваемся от даримых внутренним оком озарений, поскольку если мы действительно увидим то, что оно показывает, у нас более не будет оправданий для бездействия, для увиливания от своего долга перед собой. Какова мера нашей ответственности за то, что наша жизнь совсем не такая, какой мы хотели бы ее видеть? Что мы делаем или, напротив, не делаем из того, что, как мы прекрасно знаем, должны? Отчетливое признание проблемы означает необходимость ее решать, порождает вину за ее нерешенность, и это вводит в состояние болезненной неопределенности и напряжения.