Каменная пациентка - Эрин Келли

Хелен вспомнила Сьюзен после процедуры, униженную и сконфуженную; у нее заскребло в горле от готовых вырваться наружу рыданий.

– Я вижу, это вас встревожило. Возможно, снос здания был не лучшей аналогией. Думайте об этом скорее как о ремонте в доме, где неисправно освещение. Не лучше ли вам жить в таком, где лампочки не моргают, где вы можете доверять щелчку выключателя?

– Я видела, что делает с человеком «фритюрница», – произнесла Хелен. – Она превращает его в инвалида и дурака. Это способ убить меня и поддерживать во мне жизнь одновременно. Я вам не позволю. Я не больна.

– Мисс Моррис. – Голос Буреса был полон сожаления. – Вы нездоровы – и уже довольно долгое время, возможно, всю свою жизнь. Вы нуждаетесь в лечении. Если вы откажетесь сотрудничать, у меня не останется иного выбора, кроме как поместить вас по освидетельствованию[20] – на самом деле нам проще это сделать, когда вы уже здесь, чем когда вы снаружи.

Это был один большой обман, это был суд над ведьмой.

– Значит, вы меня тут удерживаете.

– Нет. Вы можете оставаться добровольной пациенткой…

– Но если я соглашусь, что я сумасшедшая, то вы должны держать меня здесь? И если не соглашусь, вы тоже должны держать меня здесь, потому что это мои бредовые идеи? – Хелен хотела, чтобы это прозвучало с сарказмом, но Бурес, похоже, обрадовался, что она наконец-то ухватила суть.

– Вы должны понять, что вас будет намного легче лечить, если вы станете сотрудничать, мисс Моррис. Еще остается вероятность, что вы можете причинить вред ребенку, и на такой риск я пойти не вправе. Моя дорогая, вам повезло, что вы имели дело с Эндрю Рэнсомом. Благодаря ему вы здесь, а не где-то в тюремной камере. Этот человек искал повод для работы со мной в течение многих лет. – На этих словах Бурес бессознательно дернул головой. Хелен почувствовала легкое покалывание в кончиках пальцев. Значит, это правда. Ее отправили сюда в надежде, что она сможет как-то помочь дальнейшей карьере сельского врача. – Но если вы снова нарушите закон и рядом не окажется такого защитника, который порекомендовал бы лечить ваши болезни вместо того, чтобы объявить преступницей, ну тогда… – Его слова казались железными решетками, вонзающимися в пол вокруг нее. – Я знаю, что вы думаете об этой больнице в тех же терминах, что и о тюрьме, однако с правильным лечением вы сможете достичь своего рода освобождения – свободы от поведения, которое делает сейчас вашу жизнь такой несчастной. Мисс Моррис, я бы очень желал, чтобы вы тоже верили в наши будущие достижения. Это противоестественно для женщины – не хотеть детей. Вы сами захотите родить ребенка от этого человека и сказать нам его имя, когда мы закончим. Это станет для вас облегчением. Пожалуйста, не плачьте. Даже пять или шесть лет назад вам назначили бы дозы ларгактила и, по сути, во всех смыслах оставили бы гнить. Вам вообще-то невероятно повезло оказаться больной в наше время и в этом возрасте.

Десять отсеков, десять кроватей с десятью свернутыми одеялами. Хелен ждала в этой незнакомой палате вместе с девятью другими пациентками, среди которых оказалась и Селеста Уилсон. Сейчас она совсем не походила на ту женщину с модного плаката, которой была еще несколько дней назад – в грязной ночной рубашке, с торчащими в разные стороны волосами, слипшимися в колтуны. Хелен сжимала вялую ладонь Паулины, не уверенная, что ее подруга хотя бы понимает, где находится. Шутки и советы иссякли; теперь Паулина угрюмо теребила свою ночнушку. Ее лицо изменилось от миловидно-пухленького до изможденного всего за одну ночь, а молочный запах стал прогорклым. «Занавес опустился», как выразилась об этом Норма, и все долгосрочные пациентки – те, кто хорошо знал Паулину, – пришли к общему мнению, что чем скорее она пройдет через «фритюрницу», тем лучше. С каждой минутой она все глубже погружалась в ад.

Хелен начинала понимать, что даже такая жестокая вещь, как электротерапия, может быть единственным способом вернуть кого-то обратно из этих глубин. За заботой о Паулине она почти забыла о собственном беспокойстве насчет этой процедуры. В последние несколько дней она впервые в жизни ощутила чью-то материнскую поддержку, и такая потеря Паулины причиняла ей боль.

Надзиравшая за ними сестра скрылась в дверях. Желудочный сок бурлил у Хелен в животе. Она пряталась в уборной во время завтрака – ее утренняя тошнота с каждым днем становилась все сильнее, – а медсестры за ней не приходили. Хелен надеялась, что они наконец уяснили: она сама способна управлять своим аппетитом. Норма, обеспокоенная отсутствием Хелен за завтраком, тайком сунула ей подсохшую булочку – просто бросила ее в карман, подмигнув. А Хелен, в свою очередь, уговорила Паулину проглотить несколько кусочков хлеба.

Появилась сестра с подносом, полным пустых стаканов.

– Зубы! – скомандовала она. Несколько пациенток постарше вытащили свои зубные протезы и побросали их в стаканы. Их рты теперь выглядели провалившимися.

– Может Паулина пройти первой в очереди? – спросила Хелен, пока сестра помечала ручкой имена на стаканах.

– А вы теперь медсестра, что ли?

Хелен знала, что лучше воздерживаться от слишком умных замечаний.

– Я просто думаю, что ей это нужнее, чем мне.

– О, вы доктор. Прошу прощения.

– Посмотрите на нее. – Она указала на Паулину. Глаза у той были открыты, но казались пустыми. Хелен пришла на ум ассоциация с окнами, в которых опущены ставни.

Медсестра прищурилась:

– Рядиться в фальшивое беспокойство за свою подругу – я называю это «ударом ниже пояса».

– Это не фальшивое беспокойство. Ради всего святого, о чем вы говорите? Если бы не я, у нее сегодня не было бы ни крошки во рту.

Медсестра округлила глаза:

– Что вы имеете в виду?

Хелен не собиралась извиняться за то, что взяла на себя ответственность за Паулину.

– Она ничего не ела два дня, и никто в палате не принес ей ни кусочка. Я дала ей немного булочки этим утром, и я… Что вы делаете?

Сестра подхватила Паулину под руку и повела обратно к выходу в коридор. Другая сестра вышла из-за ширмы в цветочек и заняла ее место. Когда в Назарете одна сестра оставляла свой пост, другая появлялась за считаные секунды.

– Куда она забрала Паулину?

– Перед процедурой – никакой еды, – пояснила новая медсестра. – Ее нельзя лечить, если она только что поела. Ей придется прийти на завтрашний сеанс.

Вот почему они оставили Хелен в одиночестве сегодняшним утром! Не из уважения к ее выбору, а потому что она сама делала то, что им нужно. Почему они ей не сказали? Почему никто ничего не говорит пациентам? Ее переполняла ярость, а не чувство вины. Простое общение с пациентами могло бы это предотвратить. Несколько поясняющих слов прошлым вечером – вот и все, что требовалось. Почему бы старшей сестре не проинструктировать сестер сообщать пациенткам необходимые вещи? Вся проблема и ирония ситуации заключались в том, что в отсутствие помощи персонала Хелен во всем полагалась на Паулину.