Хранительница небес - Марина Ноймайер

– Тебе нельзя вставать с кровати! – рычит он и с рекордной скоростью переносит меня обратно на матрас. Я, нахмурившись, смотрю на него.

– Кто такое сказал?

– Я! – Его брови угрожающе сходятся к переносице. – Merda[6], Розали, ты десять дней больше мертва, чем жива, и только позавчера утихла лихорадка. Я не могу обогреть всю комнату, если ты снова простудишься из-за того, что ходишь в одной ночнушке… – Он прерывает свою гневную речь, чтобы натянуть мне покрывало до самого подбородка, заворачивая в него как мумию. Я оказываюсь так плотно укутана, что больше не могу пошевелить руками. Но, вместо того чтобы возражать, я разглядываю измученное лицо Лео. За гневом в его глазах плещется паника, от которой у меня тяжелеет на сердце.

– Все было настолько плохо? – взволнованно шепчу я. Я знаю, что была больна, но сон так долго держал меня в своих лапах, что память о болезни почти истерлась. Это вообще первый раз, когда у меня достаточно сил, чтобы поговорить об этом.

Лео опирается локтями на колени и опускает голову на руки, словно больше не может держать себя в вертикальном положении.

– Когда я наконец вытащил тебя из этого дома, ты уже не дышала. Ты так долго пробыла в горящей комнате… По крайней мере, мне показалось, что прошла целая вечность. Чтобы выбраться, тебе пришлось пройти сквозь огонь, и не пламя нанесло тебе повреждения, а расплавленное стекло.

Он находит мою руку под одеялом и осторожно приподнимает ее, чтобы показать мне места, обмотанные повязками. Везде, где на меня падали раскаленные капли стекла. До сих пор я этого даже не замечала, а теперь отчетливо вспоминаю многочисленные ожоги, покрывавшие тело. Да, должно быть, расплавленное зеркальное стекло здорово меня потрепало.

– Когда мне удалось снова заставить тебя дышать, я отнес тебя на пляж. Тогда ты еще находилась в сознании. Мне пришлось раздеть тебя, чтобы осмотреть раны, и, видимо, горячее стекло вступило в реакцию с кислородом, потому что ты жутко закричала. Черт, я больше никогда не хочу слышать ничего подобного. Звучало так, словно с тебя живьем снимают кожу… Ты отключилась и больше в себя не приходила. Нам с Консальво удалось удалить с твоей кожи большую часть стекла, и как можно скорее переправить тебя обратно в Венецию, однако от холодного воздуха ты простыла, и у тебя поднялась температура… Честно говоря, я пять дней жил в страхе, что потеряю тебя навсегда.

Из уголка глаза скатывается слезинка, и я не успеваю ее смахнуть. Она катится по щеке и капает на покрывало, плотно укрывающее мои руки и плечи.

– Мне очень жаль, – шепчу я сорвавшимся голосом. – Я была настолько одержима поиском этого зеркала, что недооценила пожар. Это было так глупо!

Лео часто моргает, смахивая влагу с глаз и эти ужасные воспоминания.

– Мы знали, во что ввязываемся, когда отправились на этот остров. Однако мы не могли предугадать, что эти чертовы зеркала вспыхнут.

Он все еще выглядит ошеломленным этим явлением, а я… У меня не было шанса подумать об этом.

– Огонь был странным. Я вышел из комнаты, и больше не мог туда войти. Будто стена жара удерживала меня, и с каждой последующей минутой, пока ты была там… Я просто хотел схватить тебя и насильно вытащить оттуда.

Робко протягивая ладонь, я касаюсь его влажной от слез щеки.

– Мне так жаль, – снова повторяю я, чувствуя вину за его впалые щеки и налитые кровью глаза.

– Пообещай, что в следующий раз возьмешь себя в руки и уйдешь, если мы снова окажемся в подобной ситуации! Ни одно зеркало в мире не стоит того, чтобы ты так рисковала жизнью. – Он наклоняется ко мне, прижимаясь к моему лбу своим. – Ti amo. Così[7].

Меня переполняют чувства, когда он признается мне в любви. Я шепчу ему, словно клятву, снова и снова, чтобы мои слова достигли его сердца и облегчили тот ужас, который ему пришлось пережить из-за меня. Потому что это было только началом.

Еще три дня я безвылазно провожу в постели. Из Лео получается строгая мамочка-наседка, которая даже не позволяет мне спуститься вниз и воспользоваться общей уборной, несмотря на то что я уверена в своих силах, чтобы подняться по лестнице. Вместо этого мне приходится использовать ночной горшок, чтобы лишний раз не рисковать своим здоровьем. О, небо, если бы год назад кто-то сказал мне, что я буду благодарна за ночной горшок, я бы над ним посмеялась.

Чем дольше я бездействую и просто лежу, тем тревожнее мне становится. Но я заставляю себя набраться терпения и не беспокоить Лео лишний раз. Он уже почти две недели ухаживает за мной, после того как я чуть не умерла. Совесть не дает мне покоя, но Лео и слышать об этом не хочет.

Сегодня он купил на рынке курицу и принимается готовить суп в соседней комнате, пока я даю ему с кровати инструкцию. Это оказывается очень забавно, потому что кулинарные способности Лео заканчиваются примерно между жареными яйцами и пастой, и курица для него становится безумно ответственным мероприятием. Он каждую минуту уточняет, правильно ли все делает.

– Не могу поверить, что вы бросаете курицу целиком в воду… Прямо целиком… – жалуется он, в тысячный раз заглядывая в спальню с умоляющим выражением на лице. – Ее не нужно потрошить, что ли?

Я фыркаю.

– Потрошить? Ты готовишь куриный суп, Лео, а не воюешь с гуннами. Ты купил курицу уже ощипанной и выпотрошенной, ты же мне ее показывал.

Да, он действительно принес мне сырую курицу в спальню, чтобы я оценила, все ли он правильно сделал.

– Но у нее же ноги! Ноги! Как это может быть правильным?

Я драматично вздыхаю, откидываясь на подушки. Как только мы вернемся в настоящее, я потащу его на уроки кулинарии.

– И не забудь про орегано! – кричу я ему.

– Что, черт возьми, такое орегано?!

Прежде чем я успеваю ответить, в дверь квартиры громко стучат. Я напрасно изворачиваюсь, чтобы понять, кого к нам принесло, как уже в следующее мгновение слышу знакомый голос.

– Как она сегодня?

Анджело! Лео говорил, что он заходил к нам уже дважды, пока я была без сознания, и с тех пор я с нетерпением ждала его возвращения. Сияя, я наблюдаю, как эти двое проходят в спальню. У Анджело под мышкой два каких-то свертка, а светлые волосы, как обычно, собраны на затылке. Его глаза загораются, когда он видит меня, сидящей на постели.

– Слава небесам! – восклицает он, присаживаясь на табуретку, которую Лео приносит из соседней комнаты. У нас с Анджело с самого начала возникла какая- то особая связь, которая становится заметной именно сейчас, когда он смотрит мне в глаза. Его заботу можно буквально потрогать руками, как и облегчение от того, что я снова очнулась.

– Я был так счастлив, когда Лео отправил мне весточку, что ты вновь на пути к выздоровлению. Мы все очень беспокоились, Галатея даже была на службе.