Хранительница небес - Марина Ноймайер

Пантамегистос говорит, а я слушаю его, позволяя словам погрузиться в мой разум, навсегда отпечататься в памяти. Его речь проходит сквозь меня, как бесконечный поток времени, песня вечности, которую он облекает в слова, и я тону, снова погружаясь в бархатистое ничто. Оно убаюкивает меня, и я послушно засыпаю, пока образы этой встречи не исчезают из сознания, не перестают казаться реальными. Но воспоминания о произошедшем на самом деле остаются. Возможно, это и правда лишь плод моего воображения, но ощущения остаются, как и от любой другой встречи в реальности.

Я вспоминаю слова Пантамегистоса и вдруг понимаю, что нужно делать.

Делирий

У меня напрочь теряется чувство времени. Я так долго была погружена в ничто, в дрему без сновидений без начала и конца, но теперь постепенно возвращаюсь, собирая свою личность по кусочкам. Проваливаюсь в реальность так резко, всего на мгновение, и это отдается неприятным ощущением. Я предпочла бы держаться подальше от того, что меня сейчас ждет. Голова болит так сильно, словно кто-то со всей силы ударил по ней молотком, но мне на удивление спокойно: мое тело светится, а невыносимое пламя на коже наконец-то погасло. Жар теперь исходит откуда-то изнутри.

Я снова погружаюсь в черноту, где меня ждет забвение.

Впервые за долгое время мое сознание проясняется. Я пытаюсь открыть глаза, но веки налились свинцом и кажутся неподъемными, однако я не оставляю попыток. Вокруг меня матовая темнота. Сил повернуть голову нет, а после предыдущего опыта мне страшно, что она снова взорвется невыносимой болью. Но я замечаю лучи солнечного света, проникающие через небольшое отверстие в ставне. Разглядывая наклонный деревянный потолок над своей головой и пытаясь сопоставить эти фрагменты, я прихожу к выводу, что нахожусь в квартире под крышей. Дома. Этот факт заставляет испытать такое облегчение, что на глазах выступают слезы. Я больше не на том проклятом острове. Меня больше не окружают огонь и зеркала. И тем не менее на языке все еще ощущается привкус дыма. Черт возьми, я вообще когда-либо избавлюсь от него?!

Что-то рядом со мной приходит в движение, и я осмеливаюсь немного пошевелить подбородком, наткнувшись взглядом на профиль Лео. Он тянется к какому-то предмету на тумбочке, но тут же замирает, чувствуя мой взгляд, и оборачивается. Его ввалившиеся глаза, под которыми залегли глубокие тени, тут же расширяются.

– Розали! – хрипло вскрикивает он. Голос звучит грубо от усталости, но, несмотря на напряженные черты, я замечаю решимость продолжать обо мне заботиться, сколько бы времени и сил это ни потребовало. Как бы долго ни длилась моя болезнь. – Ты меня слышишь? Ты… здесь? – Голос дрожит и срывается на последнем слоге, заставляя меня почувствовать болезненный укол.

Мои губы настолько сухие после пожара, и кожа трескается, когда я пытаюсь что-то сказать. Но из груди вырывается по-детски жалобное хныканье, прежде чем я успеваю его подавить. Лео тут же появляется рядом и аккуратно промокает мои губы влажной салфеткой, вытирая капельки крови.

– У тебя жуткое обезвоживание, – бормочет он, обращаясь скорее к себе, чем ко мне, словно я слишком долго не реагировала на его слова, как будто только так он мог поддерживать для себя иллюзию нормальности. – Ты так долго была без сознания… Давай, я помогу тебе!

Он мягко помогает мне сесть, опираясь на подушки, и я, вздрагивая, принимаю относительно вертикальное положение. Моя голова реагирует на движение болезненной пульсацией, но я стискиваю зубы. «Вода, – говорю я себе. – Нужно что-нибудь выпить, чтобы стало получше».

Именно поэтому я крохотными глотками пью из кружки, которую к моим губам подносит Лео. Теплая жидкость стекает по моему израненному горлу, словно бальзам, и я даже не могу определить ее вкус. Вероятно, какой-нибудь чай. После Лео снова помогает мне лечь и пристально наблюдает, чтобы убедиться, что меня снова не стошнит. Но мой желудок остается спокойным. Мое иссохшее тело впитывает влагу как губка, и пусть весь процесс питья занимает всего пару минут, я вновь чувствую себя совершенно обессиленной. Веки тяжелеют, и Лео нежно гладит меня по волосам.

– Я так рад, – слышу я прерывистый голос, прежде чем снова провалиться в сон. – Я так рад, что ты очнулась.

Последующие несколько дней Лео не отходит от меня ни на секунду. Я ощущаю его присутствие, несмотря на то что сплю большую часть времени. И только иногда, когда я просыпаюсь, он ненадолго исчезает, чтобы налить мне воды и воспользоваться уборной на заднем дворе. Все остальное время Лео сидит у кровати или лежит на матрасе рядом со мной, меняет мне холодные компрессы с отварами или поит меня лекарствами из настоящего.

Постепенно периоды сна становятся все короче. Каждый раз, когда открываю глаза, я чувствую себя чуть менее разбитой и несчастной. Сначала спадает жар на коже, после – бешеная головная боль. У меня все лучше получается справляться с подступающими приступами тошноты, по крайней мере меня больше не тошнит, что, согласно тихим комментариям Лео, огромное счастье. Видимо, во время обострений я не могла удержать в желудке ни капли жидкости.

А однажды днем, когда Лео отправляется на кухню за водой и лекарствами, я впервые пытаюсь подняться самостоятельно. В последние дни Лео всегда приходилось меня поддерживать, потому что я была слишком слаба, чтобы стоять, но сегодня… Сегодня я чувствую, что могу подняться сама. Моя голова прояснилась, и я больше ни секунды не могу лежать в этой чертовой постели. Черт возьми, как же все болит… Поэтому я дожидаюсь, когда Лео выйдет, и спускаю ноги с края матраса, вздрагивая, когда они касаются холодного деревянного пола. По всему телу пробегает зябкая дрожь. Я вспоминаю, что в сундуке с одеждой у противоположной стены лежит пара теплых толстых носков, и, может быть, это как раз и будет моей целью на сегодня. Решительно поднявшись с кровати, я пытаюсь сделать свой первый шаг. Мои ноги словно сделаны из желе, но шаг за шагом я пересекаю маленькую комнатку и, запыхавшись, добираюсь до сундука. Дыхание перехватывает, словно у заядлой курильщицы, и я опираюсь на сундук, пытаясь справиться с головокружением.

До сих пор у меня не выдалось возможности обдумать все подробно, но, очевидно, я отравилась угарным газом в доме Тирециоса, и именно поэтому у меня такая жуткая одышка. Лежа в постели я этого почти не замечала, но стоило мне пройти несколько шагов, как я начала задыхаться. Великолепно. Крепко сжав в руках добытые носки, я ставлю себе новую цель: добраться обратно до кровати – и отправляюсь в путь.

Дойдя до середины комнаты, я снова начинаю пыхтеть и кашлять, прислонившись к столбику кровати, и тут же слышу звук торопливых шагов Лео. Его глаза расширяются, когда он видит меня у изножья кровати, и весь его вид говорит, что мне сейчас влетит. За несколько секунд Лео закипает, как чайник, задыхаясь, роняет чашку на пол и укоризненно смотрит на меня.