Когда кончится нефть и другие уроки экономики - Константин Сонин

Это в точности та же простая идея, о которой мы говорили в первой главе: глядя на цены активов, современные инвесторы видят, какие риски предсказывает рынок. Если плантатор считает, что в ближайшие годы никаких неприятностей не произойдет, а продажи и прибыли будут расти, он купит хорошего раба, а не арендует его. И правда, если прибыли растут, то и работники на следующий год будут дороже. Покупка раба, как и покупка любого актива, страхует от положительных сюрпризов на рынке. Аренда рабочей силы страхует от неприятных сюрпризов и, значит, отношение арендной ставки к цене показывает, положительных или отрицательных сюрпризов ожидают участники рынка. Перед самым началом Гражданской войны цена аренды оставалась стабильной, значит, плантаторы не ожидали ни конфликта, ни масштабных изменений в способе производства и образе жизни.

Результаты Фогеля стали сенсацией – миф об экономической обреченности плантаторского Юга давно укоренился. А когда Фогель подсчитал количество калорий, ежедневно потреблявшихся рабами, и выяснил, что это количество было выше, чем у свободных белых рабочих в северных городах, возмущение общественности перешло все границы. Одни бросились пересматривать свои взгляды, другие – перепроверять данные Фогеля. Некоторые данные пришлось пересмотреть. Так, исходные оценки среднего количества порок, которые получал раб за год, оказались, по-видимому, заниженными. Страсти горели нешуточные: противники взглядов Фогеля или, точнее, противники того, чтобы Фогель высказывал свои взгляды, присылали ему письма с угрозами. Нет, Фогель не оправдывал рабство – его никак нельзя оправдать – и не отрицал очевидных негативных последствий с точки зрения эффективности. (Рабство очень сильно ограничивает выявление и использование талантов, непосредственно не связанных с работой на плантации.) Просто он показал, что из того, что система – это зло, еще не следует, что она экономически неэффективна.

Конечно, не каждому историку удается попасть в центр общественной дискуссии. Многие научные революции известны лишь узкому кругу специалистов. Институционалист Дуглас Норт из Вашингтонского университета, получивший в 1993 году Нобелевскую премию совместно с Фогелем, в свое время перевернул представление о причинах резкого сокращения межатлантической торговли в XVII веке. До его работ экономисты не считали пиратство основной причиной снижения объемов торговли. Или взять другой известный пример из истории экономической мысли. До трудов Авнера Грейфа из Стэнфорда казалось, что использование теории стратегического поведения для анализа исторических данных – научная экзотика, а теперь его работы по политическому устройству Византии и средиземноморской торговле – классика.

Профессору экономической истории Джону Наю из Университета Вашингтона в Сент-Луисе пришлось столкнуться в своем исследовании с несколькими проблемами. Во-первых, представление об Англии XVIII–XIX веков, родине Адама Смита и Давида Рикардо, как флагмане свободной торговли прочно укоренилось и среди экономистов, и среди широкой публики[87].

Кроме того, не существовало единого архива, который позволил бы изучать роль таможенных тарифов на примере англо-французской торговли. Приятная же сторона состояла в том, что разрозненные архивы в основном остались в морских портах на берегах Ла-Манша, где располагались в исследуемую эпоху таможенные службы. Научное исследование требовало поездок по французским городкам. Интересная работа для ценителя французского вина!

Закат протекционизма.

Французы долго были либеральнее англичан

Начав работать с архивами, касающимися виноторговли, Най решил сосредоточиться целиком именно на этой отрасли экономики. И правда, какие тарифы накладывали англичане и французы? Пятнадцать лет архивных исследований коммерческой документации в Бордо и Дижоне – тут на любом семинаре взрослая, а не студенческая часть аудитории завистливо вздыхает – дали Наю возможность оценить изменения в винном балансе двух стран.

Большинство людей, если их спросить, что они знают об истории международной торговли, ответят: “Да, в общем, ничего”. Некоторые, подумав, вспомнят: “Ах, да! Адам Смит, свобода торговли”. Самый влиятельный экономист всех времен и народов писал в конце XVIII века о вреде торговых барьеров, и, согласно расхожим представлениям, его страна – Англия, тогдашний лидер мировой экономики, – всячески поощряла торговлю с помощью низких тарифов. К середине XIX века английские тарифы снизились настолько, что Англия практически вынудила своих торговых партнеров к свободе торговли, заложив фундамент для глобализации и быстрого экономического развития на сломе XIX и XX веков.

Так вот, доказывает Най, это миф. То, что протекционизм – плохая экономическая политика, это правда, а вот то, что Англия, родина современного экономического либерализма, проводила во времена Смита и в следующее столетие политику свободной торговли, – нет.

Когда после нескольких лет работы в архивах Джон Най получил результаты, выявляющие динамику английских и французских тарифов в XIX веке, и послал их нескольким экономистам, то уже через несколько дней телефон в его кабинете начал звонить: коллеги стали приглашать его выступить на семинарах в ведущих университетах Америки. И не столько затем, чтобы выслушать, сколько затем, чтобы объяснить ему, как он неправ.

Торговля не идет.

Снижение внешнеторгового оборота крупнейших стран (октябрь 2008 – декабрь 2008)

Историческая картина, дополненная экономическими результатами исследования Ная, складывалась такая. Война с французским королем Людовиком XIV дала шанс английским протекционистам. Стремительно выросло производство местного пива, джина, виски, и, соответственно, появилась группа своих производителей, лоббирующая высокие тарифы на французское вино. С другой стороны, англичане сами старались развивать винное производство в Португалии и предоставляли этому вину большие преимущества на своем внутреннем рынке. Это при том, что португальские вина были гораздо хуже французских – в них приходилось добавлять спирт, чтобы они лучше хранились и выдерживали транспортировку (так появился портвейн). Мало того, большая часть производства портвейна принадлежала англичанам, и даже виноделов на иберийский берег привозили с Туманного Альбиона. Естественно, что возвращаться к прежним таможенным тарифам ни производителям джина и пива, ни владельцам португальских виноградников, ни импортерам портвейна не хотелось даже после установления мира между Англией и Францией.

Да, тарифы на ввозимые в Англию товары с начала XIX века снижались. Но что делали англичане, уменьшая таможенные пошлины во время индустриализации? Снижали их на то, в отношении чего у них и так было преимущество! То есть именно на те товары, тарифы на которые не ограничивали торговлю, и именно на тех рынках, где английские производители не опасались конкуренции. Это все равно что в середине 1980-х Япония предложила бы снизить до нуля ввозные таможенные пошлины на небольшие автомобили, свой основной экспорт в США, который тогда грозил заполнить американский рынок целиком. Или сегодняшняя Россия предложила бы в качестве уступки при двусторонних переговорах снизить тарифы на ввоз в нашу страну сырой нефти и газа.