Грех во спасение - Ирина Мельникова

Маша радостно улыбнулась Антону, обвела взглядом огромные заснеженные сопки, реку со вздыбившимися торосами и зажмурилась на мгновение, возможно, от этой невыносимо ослепительной белизны, выдавившей слезы из глаз, или от чувства безграничного счастья, которое не оставляло ее со вчерашнего дня: она все-таки нашла Митю, виделась с ним. И эта встреча прошла даже лучше, чем она надеялась.

А теперь настала нора познакомиться с самим Терзинским Заводом и его окрестностями. Пошли вторые сутки ее пребывания на руднике, а она до сих пор не удосужилась рассмотреть поселок как следует.

Терзинский Завод оказался внушительным поселением в десяток улиц, с казенными зданиями для выплавки чугуна, с плавильней, большим прудом, на котором Маша, к своему удивлению, разглядела хорошо расчищенный каток и несколько деревянных горок, политых водой, с них вовсю каталась ребятня. Рядом с прудом протянулась плотина, чуть дальше виднелась большая мельница. В центре поселка находилась деревянная церковь — двухэтажная с тремя куполами. Штук двести, а то и триста изб расположились но обоим берегам Аргуни. Через саму реку был переброшен добротный деревянный мост на сваях и железных цепях, а недалеко от моста и тоже почти в центре поселения находился острог — огромное четырехугольное здание, выкрашенное желтой краской, окруженное со всех сторон деревянным тыном. Казематы, в которых жили осужденные на каторгу, занимали целиком южную сторону острога и часть западной и восточной сторон. К ним примыкал тын, и все пространство между оградой и жилыми помещениями было вытоптано сотнями ног до самой гальки.

Все эти подробности Маша разглядела, взобравшись с помощью Антона на одну из сопок, окружавших Терзинский Завод. Прасковья Тихоновна ничего не приукрасила, когда рассказывала о том, что весь лес верст на десять вокруг поселения был вырублен подчистую, чтобы беглым негде было спрятаться. По склону виднелось множество почерневших пеньков, накрытых огромными снежными шапками, на один из них и влезла Маша, чтобы хорошенько рассмотреть поселок и острог.

Сам завод располагался в ущелье и был хорошо виден лишь с горы. Это было огромное законченное здание, сооруженное из красного кирпича. Из высокой трубы валили клубы черного дыма, посыпавшего сажей близлежащие к заводу сопки и две или три улицы с неряшливо покосившимися избами, которые совсем не походили на добротные лиственничные дома той части поселения, где проживала Прасковья Тихоновна. Здесь не только избы были чище и богаче, но при каждой виднелся большой огород и палисадник, в них хозяйки, как похвасталась ей Прасковья Тихоновна, выращивают летом прекрасные цветы.

Со стороны завода доносились то глухие бухающие удары, то лязг металла, а то вдруг откуда-то снизу с шипением и свистом извергались и поднимались вверх клубы желтовато то пара… Один раз Маше показалось, что она слышит громкое и достаточно стройное пение с уханьем и мерными ударами по железу, видно, мастеровые выполняли вместе какую-то тяжелую работу под известную всей России «Дубинушку».

Мороз, хотя и ослабевший, но с ветром, не располагал к прогулкам, и на улицах почти не было прохожих. Лишь однажды их обогнали дровни, груженные соломой, да навстречу попались две казачки, как и Маша, по глаза укутанные в шали. Через узкую полоску сверкнули на незнакомых им людей четыре любопытных черных глаза, сквозь толстую ткань приглушенно донеслось: «Здравствуйте вам!» Но не успели Маша и Антон ответить им, как казачки бойко засеменили йод горку вниз, при атом несколько раз оглянувшись.

Судя по скорости, с которой они преодолевали крутой спуск, это были молодые женщины, если не девушки. И, несомненно, их больше заинтересовал статный розовощекий парень, чем та, что находилась рядом с ним…

Здесь, на сопке, Маша с Антоном очень удачно устроились под прикрытием скалы. Ветер теперь совсем не мешал им, к тому же обоим было, как никогда, тепло и удобно в новой, опробованной многими поколениями сибиряков одежде. Теплая шаль прикрывала щеки и лоб Маши от укусов мороза, а в пуховых варежках было даже жарковато, и девушка не снимала их лишь потому, что еще помнила, как совсем недавно болели и тепле ее озябшие пальцы.

Антон сбил на затылок лохматый треух и с улыбкой наблюдал за своей хозяйкой, радуясь ч ее румянцу, и повеселевшим после вчерашнего свидания с барином глазам. По-деревенски сметливый и наблюдательный, он многое видел и понимал, по предпочитал молчать до поры до времени, справедливо полагая, что не следует подталкивать события. Все, чему следует произойти, обязательно случится, но только в нужный день и час, как это положено судьбой…

— Антон, — прервала его мысли Маша, — во дворе острога никого не видно, наверное, все на работах?

— Я у хозяйки узнал, что на заводе круглосуточно работают, кажись, в две смены, а на руднике — в одну: с шести утра до полудня, все дни, кроме воскресенья. По всему видать, часа через два должны обратно вернуться…

— Антон, — Маша взяла его за руку и заглянула ему в глаза, — ты знаешь дорогу к руднику? Отведи меня туда.

— Ну, Мария Александровна, — Антон покачал головой, — с вами не соскучишься! С чего вы вдруг надумали? — Он кивнул в сторону самой высокой сопки, к северу от поселка. — До него с версту будет, если не больше, что вам там делать в такой мороз?

— Скажи лучше, что боишься-! — рассердилась Маша. — Не хочешь, я одна пойду…

— Ишь, чего захотели, — в свою очередь рассердился Антон, — так я вас одну и отпустил! — Он подал ей руку и помог спуститься с горы. Потом внимательно посмотрел на девушку. — Только барина увидите, не бросайтесь к нему, а то опять неприятности будут.

— Ты кого это предупреждаешь, себя или меня? — не удержалась Маша от ехидного замечания и шлепнула парня рукавичкой по плечу. — Давай поспорим, что я первой доберусь до рудника! Ты в своей шубе через полверсты выдохнешься.

Но Антон лишь рассмеялся, и они отправились вверх по дороге к сопке, скрывавшей за собой вход в рудник.

Идти пришлось более часа, и все время в гору, но они совсем не замерзли, а даже разогрелись. Маша сияла варежки и несла их в руках, а Антон засунул свои овчинные рукавицы за ремень.

Рудник открылся взору внезапно. Дорога вильнула в сторону, в глубь узкого ущелья, и сразу же показался сам вход — мрачное, темное отверстие в скале, подходы к нему преграждали высокие отвалы пустой породы. Дорога проходила чуть ниже, и Маша заметила, как по ней от рудника спускаются несколько конных саней, груженных рудой, которую добывали каторжники.

Забыв обо всем, девушка заспешила к входу в рудник по узкой тропинке, усыпанной щебенкой, лавируя между огромных обломков скалы. Но у самого входа стражник заступил ей дорогу и сердито прикрикнул:

— Куда лезешь, не велено баб в рудник пущать!

— Голубчик, — взмолилась Маша, — жених мой там, князь Гагаринов, позволь пройти. Я на минуточку всего!

Солдат убрал ружье с ее пути и посмотрел на девушку с нескрываемым интересом:

— Так ты из благородных, че ли? То-то я смотрю, что деваха в гору прет, а обличьем вроде не нашенская! — Он шумно высморкался, вытер нос рукавом тулупа. — Прости, не признал сразу! Думал, казачка какая к полюбовнику бежит. Некоторые здешние вдовушки да девки-перестарки уже присмотрели себе кой-кого да и пригрели потихоньку. В острог их не пущают, так они сюда надумали шастать. Ох, и хитрющее ж вы, бабы, племя! В любую щелку проскользнете, в каждую норку пролезете. А если в душу проникнете, так и совсем спасения от вас нету…