Грех во спасение - Ирина Мельникова

Маша болезненно скривилась, махнула рукой и подошла к столу, чтобы скрыть набежавшие на глаза слезы.

Но хозяйка тут же разгадала ее маневры, придвинулась ближе и прошептала на ухо:

— Не расстраивайся! Мужики — они все такие, гордые да самостоятельные, не дай бог, если кто их увидит слабыми да больными. — Она погладила девушку но голове и улыбнулась:

— Сейчас Антон его в божеский вид приведет, потом накормим хорошенько твоего милого, а потом в комнату свою уведешь, там и поговорите без свидетелей.

— Но офицер сказал…

— Да мало ли что он сказал, — усмехнулась хозяйка, — комендант велел им где находиться? При арестанте, и заметь, неотлучно, а Сидор сразу после стопки слинял и пса свово сторожевого в сенцы увел. — Прасковья сплюнула в сердцах и тут же перекрестилась:

— Скоромное он, видите ли, не ест!

Пост у него! А сам небось к Варьке побежал, есть у нас тут деваха одна непутевая, прости ее господи!

Они принялись накрывать на стол, причем хозяйка ни на минуту не переставала говорить:

— Теперь Мите твоему легче будет. Семейным послабление дают и на свидания отпускают. И в острог женам разрешают ходить, а если поведения примерного, то, гляди, к лету своим домом позволят жить. Ты только не вздумай избу себе покупать. В поселке есть несколько пустых, по они все грибком потраченные. — Она с гордостью окинула взглядом комнату. — У меня вон какие хоромы, пять комнат, на всех хватит! А дети пойдут, я завсегда нянчить помогу… Да и одной тебе, без мамок и нянек, трудновато покажется! Антошка какой тебе помощник, мужик все-таки…

— Вы так далеко заглядываете, — смутилась Маша, — мы еще не обвенчались, и комендант даже не говорит, когда позволит сделать это.

— Ну, это я тебе сама скажу! — Хозяйка поставила посреди стола огромное блюдо с холодцом и с умилением оглядела стол. — Ну, не хуже, чем у людей, кажется. — Она сложила руки на животе и обвела Машу взглядом с ног до головы. — Ох, не терпится замуж, уж как не терпится! Ну, почему так получается на белом свете? Девке — хочется, а бабе — плачется! А я тебе скажу почему! Нечасто нам мужики попадаются, за которыми баба как за каменной стеной… Мой Захар и выпять любил, и на руку скор бил, и девку красиву да молоду не пропустит, по, что бы там ни было, домой завсегда ночевать приходил, и попробуй кто против меня слово молвить, спуску ни за что не даст. Сам обидит, вроде ничего, дескать, дело семейное, а чужому в жисть не позволит обидеть! Теперь часто вспоминаю, как с ним жили, и кажется, что плохого-то и не было вовсе, а только хорошее! — Она привычно промокнула глаза копчиком косы, в руку толщиной и почти без единой сединки, и вдруг прихлопнула в ладоши и дробно ударила пятками по половицам. — А пост закончится, тут мы вам и свадебку сыграем! Ох и напляшусь я, ох и напоюсь, как уже да-а-авненько не пела, не отплясывала!

— Преогромное вам спасибо, Прасковья Тихоновна! — Митя, раскрасневшийся от сытного обеда и всеобщего внимания, отодвинул от себя тарелку. — Давно так вкусно и много не ел, особенно во время поста. — Он озорно, почти как в прежние времена, посмотрел на хозяйку. — Согрешили мы нынче основательно, придется теперь до самой Пасхи грехи замаливать, на хлебе да на воде сидеть.

— Э-э-эх, — махнула рукой хозяйка, — столько я в своей жизни согрешила, не сосчитать, так что авось господь еще одного грешка и не заметит. Нас много, а он небось-то один!

К тому же накормить голодного досыта у нас в Сибири за грех никогда не считалось! Да ведь и сам грех, что орех, раскуси да выбрось! — Словно испугавшись за свои явно крамольные слова, Прасковья Тихоновна несколько раз перекрестилась на образа:

— Упаси меня, господи, от греховных мыслей и слов!

Маша быстро посмотрела на Митю, поймала его такой же быстрый взгляд. Но он тотчас отвел глаза в сторону и, придвинув к себе чашку с чаем, отпил глоток, а затем принялся сосредоточенно всматриваться в ее содержимое, как будто силился найти там решение всех своих проблем. За время ужина они перемолвились едва ли парой слов. Митя, с посвежевшим после бритья лицом, кажется, даже помолодевший, в новой рубахе и легкой фланелевой куртке, снова был прежним Митей — веселым и остроумным, разговорчивым и подвижным, только несколько похудевшим и словно вытянувшимся вверх. Но под тканью его рубашки явственно перекатывались окрепшие мускулы, и черты лица стали тверже и жестче. Он не напоминал больше того избалованного, красивенького мальчика, каким Маша знала его. И взгляд у него изменился, стал более тяжелым, задумчивым, с тем особым налетом печали, который всегда выдает человека обреченного, неуверенного в своем будущем. Но, несмотря на эти перемены, он был, как и в те безвозвратные времена, очень красив, и Маша испытывала странное напряжение — скоро им позволят остаться одним, и она была совсем не уверена, что сумеет сдержаться и не выдать своих истинных чувств…

— Машенька, — хозяйка оказалась тут как тут, умильно улыбаясь, она слегка подтолкнула ее к Мите, — проводи Дмитрия Владимировича к себе в комнату, а мы пока с Антошей со стола уберем, порядок кое-какой наведем…

Митя послушно, как по команде, поднялся и, погромыхивая цепями, прошел следом за Машей. Она молча отворила двери в комнату и первой переступила порог, освещая дорогу масляной лампой. Поставила ее на стол и повернулась к Мите. Он по-прежнему стоял на пороге, молча озирая комнату, потом перевел взгляд на девушку и криво ухмыльнулся:

— Ну, что же ты не бросаешься на шею своему жениху, дорогая невеста? Помнится, ты желала выбрать себе в мужья каторжника в коростах. Так вот, он перед тобой! Радуйся!

— Ты сердишься на то, что я приехала, или на то, что я опять назвалась твоей невестой? — спросила Маша тихо и посмотрела ему в глаза. — Говори все, что думаешь, и если велишь мне возвращаться, я тут же вернусь, без всякого промедления! Но неужели не пожелаешь выслушать меня? Ведь я приехала сюда не только затем, чтобы просто повидаться с тобой…

— Ты собираешься совершить подвиг, разве непонятно? — Митя скептически усмехнулся. — Но тебе здесь нечего делать, я не собираюсь жениться на тебе. У меня была одна невеста, она и останется для меня единственной и неповторимой. Возвращайся назад, в подобных жертвах я не нуждаюсь. — Он повернулся лицом к двери и с болью в голосе произнес:

— Я очень благодарен за все, что ты сделала для меня: за одежду, за провизию, но, право, не стоило ради этого мчаться через всю Россию, вполне достаточно было передать посылки с Кузевановыми…

— Не смен так говорить! — вскрикнула Маша, в два шага преодолела расстояние до Мити и рывком развернула его к себе. — Не строй из себя великомученика, Митенька, и будь добр выслушать меня. Я преодолела почти семь тысяч верст не для того, чтобы смотреть, как ты мотаешь сопли на кулак.

Я приехала помочь тебе и сделаю это, черт возьми, даже если ты будешь упираться, как баран перед закланием.

— Ах, ах, ах! — Митя с яростью взглянул ей в глаза. — Страстотерпица Мария! Может, потребуешь встать перед тобой на колени и молиться на тебя? Но, увы, ничего не получится — цепи метают…