Реформатор после реформ. С. Ю. Витте и российское общество. 1906-1915 годы - Элла Сагинадзе

К началу войны Витте подошел со сформировавшейся репутацией человека, сочувственно относящегося к Германии. Общество, охваченное патриотическим порывом, воспринимало публичную антимилитаристскую позицию Витте как подтверждение его германофильства. Если верить жандармскому генералу А.И. Спиридовичу, «Витте считали главой “германофильской партии”, что еще больше вооружало против него государя»[757]. Согласно сведениям английского посла Дж. Бьюкенена, его французский коллега, М. Палеолог, в ноябре 1914 года сказал министру иностранных дел Сазонову, что царь должен остановить Витте, мирная агитация которого приобретает «угрожающие размеры». Сазонов предложил дипломату самому поговорить об этом с Николаем II, но тот не решился[758].

Слухи о германофильстве Витте ходили и в союзной Франции. Главой «германофильской партии» его считала, к примеру, известная газета «Le Temps»: «Как кажется, он [Витте. – Э.С.] стал в русской столице центром кружка, в котором охотно обсуждаются средства положить конец войне»[759]. Еще до начала войны пересуды о симпатиях русского сановника к немцам имели широкое хождение и распространялись, по-видимому, не без участия заинтересованных лиц в Германии. Уже знакомый нам корреспондент Витте, М. Леонович, предупреждал его в личном письме в мае 1914 года: «Германия ждет от Вас, что Вы взорвете тройственное согласие и заключите на выгодных для нее условиях новый торговый договор (пусть надеются). Немецкая болтовня об этом перепугала французов. Не мне, конечно, учить Вас, но Вам придется успокоить французов, если Вы хотите не иметь могучего сопротивления с их стороны. Все эти суждения о Вас, конечно, пустые фантазии, и я не писал бы о них Вам, если бы об этом не говорилось в серьезных иностранных сферах»[760].

По-видимому, Сергей Юльевич внял этому совету и, судя по письму некоего Павловского к нему, зондировал ситуацию во Франции на предмет возможности опровергнуть со страниц печати порочащие его слухи. 7 июня 1914 года Павловский сообщал графу, что ему удалось убедить редактора влиятельной французской газеты «Matin» в лживости подобных разговоров: «Я собирался написать вам, когда получил ваше письмо, и по тому же самому делу. Вы можете быть уверены, что клевета о вашей будто бы враждебности к Франции не повторится и повернется в вашу пользу. ‹…› В “Matin” была напечатана депеша, в которой опровергается сплетня о вашей враждебности Франции. ‹…› Сплетне будет положен конец раз навсегда. Я буду вас держать в курсе дела»[761]. Витте придавал большое значение французскому общественному мнению.

Любопытен разговор президента Французской Республики, Р. Пуанкаре, с П.Л. Барком, приехавшим в Париж на совещание министров финансов стран-союзниц в январе 1915 года. Президент живо интересовался, насколько влиятелен Витте в правительственных сферах Петрограда. Пуанкаре, по донесениям М. Палеолога и другим сведениям, был убежден, что «граф Витте – опасный для Франции человек во время мировой войны с Германией». «Всем известно, – заявлял Пуанкаре, – что граф Витте был и остался германофилом, при его же кипучей энергии и необузданном характере нельзя думать, что он останется пассивным зрителем развертывающихся событий»[762].

Пуанкаре не убедили слова Барка, будто Витте всего лишь отставной сановник, не имеющий власти. По мнению французского президента, такие выдающиеся люди, как Витте, даже после отставки могли оказывать влияние на ход событий. Пуанкаре предложил Барку отправить графа в дальнюю командировку. По словам президента, именно так он поступил с неугодным ему бывшим министром Кайо, отослав того под благовидным предлогом в Бразилию. Барк ответил, что предлагал Витте отправиться в США, чтобы подготовить почву для будущих кредитных операций, для использования его «большого государственного опыта и блестящих способностей». Однако министр «натолкнулся на полное нежелание графа покидать Россию, пока длится война»[763].

Очевидно, мнение Пуанкаре о Витте было основано на донесениях Палеолога. Можно предположить, что последний передавал своему правительству и разговоры, которые велись в Петрограде. У Пуанкаре не было веских доказательств относительно германофильства Витте – он руководствовался прежде всего уже сложившейся репутацией графа, а также убеждением, что сановник подобного масштаба, даже не занимающий важных должностей, сохраняет политическое влияние. О том, насколько сильным было предубеждение французского президента против графа, красноречиво свидетельствует реакция Пуанкаре на известие о смерти сановника, зафиксированная президентом в своем дневнике: «Узнали о смерти графа Витте. Эта смерть чуть ли не имеет для Антанты значение выигранного сражения…»[764]

Из доступной корреспонденции графа видно, что он не испытывал симпатий ни к Германии, ни к кайзеру Вильгельму, приписываемых ему молвой. В одном из писем к жене от сентября 1914 года, цитируемом по воспоминаниям дочери Витте, читаем: «Немцы ни к чему не приведут. По-моему, Вильгельму надо покончить с собой, чтобы положить конец этой резне. Германия долго будет расколота. Что делает мой мальчик? [Внук. – Э.С.] Когда я думаю о нем, то не могу сдержать слез! Как я несчастен, за что небо так меня карает?»[765]

Если верить Б.Б. Глинскому, Витте подтвердил свою неприязнь к немецкому императору, назвав его «сумасшедшим нахалом»: «Да, я враг нынешней войны, ее можно было бы избегнуть, и этот “сумасшедший нахал”, если бы на него вовремя прицыкнуть, пошел бы на всякие уступки. Я сторонник русско-германско-французского континентального союза: только на нем одном может покоиться политическое равновесие и экономическое благополучие всего мира, но отсюда еще далеко до моей дружбы с Вильгельмом»[766].