День, когда мы были счастливы - Джорджия Хантер

– Прости.

– Оно еще… там?

Халина смотрит вниз между ними.

– Снял, когда Александра уходила. Бинт сводил меня с ума. Я носил его несколько часов. Удивлен, как ты не заметила, что я странно хожу.

Халина снова смеется, качая головой.

– Больно было отдирать? Там внизу… все в порядке?

– Вроде да.

Халина прищуривается. От адреналина кожу покалывает и вдруг становится невозможно сопротивляться теплу Адама.

– Я лучше проверю, – говорит она и, потянувшись к ремню, расстегивает его. Она целует Адама и закрывает глаза, когда его брюки опять падают на пол.

Armee-Verpflegungs-Lager (AVL), Радом, оккупированная Германией Польша

6 августа 1942 года

Шатко стоя на унитазе в мужском туалете, Белла ждет стука Якова. Одной рукой она держится за стенку кабинки, через локоть перекинуто зимнее пальто, а второй сжимает ручку маленького кожаного чемодана. Дверь кабинки маленькая, Белле неудобно стоять: если она выпрямится, то голову будет видно над кабинкой, если слезет с унитаза – внизу будет видно ноги, да и вообще, если она пошевелится, то рискует упасть или, того хуже, соскользнуть в зловонную дыру между ее ног. Хорошо, что за последние полчаса никто не пришел проверить туалет. Но Белла все равно держится, изо всех сил стараясь не обращать внимания на духоту, боль в пояснице, невыносимую вонь фекалий и застоявшейся мочи. «Быстрее, Яков. Почему так долго?»

Они планируют, если получится, незамеченными сбежать со склада и добраться до расположенного рядом гетто Глинице. Белла все еще цепляется за ниточку надежды, что найдет там своих родителей, живых. Что их пощадили. Но она чувствует. Их нет.

Гетто ликвидировали. Беллу с Яковом предупредили об этом. Друг из польской полиции. Они дружили с Рубеном в школе и были полны надежд, когда его назначили патрулировать территорию. Они думали, он сможет им как-то помочь. Но оба раза, когда Белла сталкивалась с Рубеном, он проходил мимо, даже не кивнув и не взглянув в ее сторону. Конечно, это было неудивительно: теперь это в порядке вещей, такие новые отношения между старыми друзьями. Поэтому для Беллы стало неожиданностью, когда неделю назад Рубен взял ее за руку, втолкнул в кладовку и вошел следом, закрыв за собой дверь. Белла, которая к этому моменту ожидала худшего, молилась, чтобы то, что он задумал сотворить с ней, хотя бы закончилось быстро. Вместо этого Рубен удивил ее, повернувшись к ней с выражением крайнего сожаления на лице.

– Белла, прости, что не замечал тебя, – сказал он едва слышным шепотом. – С меня бы сняли голову, если… в общем, у тебя в гетто семья, да? – спросил он в темноте.

Белла кивнула.

– Я сегодня слышал, что в течение недели Глинице ликвидируют. Останутся какие-то вспомогательные работы, кого-нибудь могут пощадить, отправить на Валовую, но остальных…

Он посмотрел в пол.

Когда Белла спросила, куда отправят евреев, Рубен ответил так тихо, что ей пришлось напрячься, чтобы разобрать слова.

– Я слышал, как офицеры СС говорили про лагерь рядом с Треблинкой, – прошептал Рубен.

– Трудовой лагерь? – спросила Белла, но Рубен не ответил, только помотал головой.

Узнав такие новости, Белла умолила Майера, начальника склада, разрешить ей привести родителей сюда. Каким-то образом он согласился и даже выдал ей аусвайсы, чтобы она могла пройти два километра до Глинице. Рубен ее сопровождал. Но родители отказались уходить.

– Если ты думаешь, что отсюда можно просто так уйти, то ты сошла с ума, – сказал отец. – Этот герр Майер говорит, что мы можем работать на него, но скажи это охранникам гетто, скажи, что мы бросаем свою работу здесь, чтобы работать на кого-то другого, и они рассмеются, а потом пустят нам пули в голову, и тебе тоже. Мы уже видели такое.

Белла видела ужас в глазах отца, но продолжала настаивать.

– Пожалуйста, папа. Они уже забрали Анну. Не позволяй им забрать и вас тоже. Вы должны хотя бы попытаться. Рубен может помочь, – умоляла она, сдавленный отчаянием голос звучал неестественно высоко.

– Это слишком опасно, – сказала мама, качая головой. – Иди, Белла. Иди. Спасай себя.

Белла злилась на родителей за то, что отвергли ее план, что оставили надежду. Она дала им шанс бежать, взять судьбу в свои руки, но вместо того, чтобы схватить поводья, они упустили их и сгорбились в седле, охваченные страхом.

– Пожалуйста! – просила Белла, рыдая в материнских объятиях, слезы текли по щекам, но по их сутулым плечам и опущенным глазам она видела, что они потеряли волю к борьбе. Оставшаяся в них сила иссякла, когда пропала Анна. Они напоминали лишь оболочки себя прежних, пустые, истощенные и напуганные. Когда Белла и Рубен наконец ушли из Глинице без них, Белла была сама не своя.

Через несколько дней, в полночь четвертого августа началась ликвидация Глинице, как и предсказывал Рубен. За два километра, на складе, Белла слышала далекие выстрелы и последовавшие за ними леденящие кровь крики. Беспомощная, отчаявшаяся и почти без сил после бессонных ночей, она сломалась. Яков нашел ее в бараке, Белла свернулась калачиком и отказывалась говорить и даже смотреть на него. Она могла только рыдать. Не находя слов утешения, Яков лег рядом с ней, обнял со спины и держал, пока она плакала. Прошли часы, прежде чем выстрелы наконец прекратились. Белла тоже затихла.

На рассвете следующего дня Яков помог Белле лечь на койку и сказал приставленному к бараку охраннику, что его жена слишком больна, чтобы работать.

– Ты уверен, что она жива? – спросил охранник, заглянув в барак и обнаружив, что Белла без движения лежит на спине с мокрой тряпкой на лбу.

Через час Майер по громкоговорителям объявил, что склад закрывают, что евреев отправят на другое предприятие и им нужно собрать вещи. Они должны быть готовы к отъезду, сказал Майер, на следующее утро ровно в девять часов. Но Яков точно знал, куда их отправят. Им нужно бежать. Той ночью Яков заставил Беллу съесть корочку хлеба и умолял собраться с силами.

– Ты нужна мне, – сказал он. – Нам нельзя здесь оставаться, понимаешь?

Белла кивнула, и Яков рассказал свой план, в который входили кусачки для проволоки, хотя Белла с трудом понимала. Перед уходом Яков просил встретиться с ним утром в половине девятого в мужском туалете. А уже почти девять.

Летнее солнце раскалило рифленую металлическую крышу над головой, в уборной душно. Белла боится упасть в обморок. Утром ей потребовались все силы, чтобы подняться, а когда она это сделала, ей показалось, что она больше не внутри своего тела, как будто ее мышцы отказали. Когда раздается треск репродуктора, она моргает, радуясь отвлечению. Это голос Майера.