От Северского Донца до Одера. Бельгийский доброволец в составе валлонского легиона. 1942-1945 - Фернан Кайзергрубер

За ночь с 14-е на 15-е контакт между отдельными подразделениями восстановлен, а туда, где этого сделать не удалось, подтягивают подкрепления, дабы залатать бреши. Саперы устанавливают мины, чтобы защитить наиболее уязвимые позиции. День 15 января уходит на то, чтобы по мере возможности укрепить захваченные позиции, однако несколько человек эвакуируют с обмороженными руками и ногами. Предпринятые русскими контратаки отбиты. Свою вторую ночь «бургундцы» проводят в лесу, где повсюду валяются заледеневшие трупы. Температура далека от приемлемой. 16-го, чтобы лично оценить обстановку и поприветствовать продрогших солдат, прибывает генерал Гилле. Чтобы они согрелись, он снабжает их коньяком и шоколадом. Однако «бургундцы» отлично понимают, что новая атака не за горами.

Все это время я нахожусь в Байбузах, однако 16-го меня отправляют с приказами в Белозерье и Городище, а затем велят следовать в Орловец и перейти в распоряжение лейтенанта Ренье, командира мотоциклетного взвода, из которого меня и забрали, так что для них я не буду совсем чужим. Похоже, у лейтенанта имеется работенка для мотоциклиста! Приказ отдал фельдфебель (старшина) Деравье, и мне следует доложить в канцелярии роты Скарсерье или Стаке о том, что я прибыл с пакетами. Их явно заботит состояние моего здоровья!

Поздно ночью, через много часов после заката, я прибыл в Орловец, но не смог отыскать лейтенанта Ренье. Однако встретил сержанта Гумберта. Мотоциклетный взвод отправили для подкрепления в Теклино, и мне попались только немцы из дивизии «Викинг» и несколько «бургундцев» из обозов, а также местные повара. Я останавливаюсь в избе вместе с санитарами из «Викинга» и двумя «бургундцами», один из которых ранен в лодыжку, а у другого обморожены ноги. От них узнаю, что в деревне есть еще и саперы. Я устал, но сплю плохо, наверняка из-за нервного напряжения. Они так много рассказали мне о Теклине! Я постоянно просыпаюсь. Ну да, это «бургундец» с обмороженными ногами стонет во сне. Он-то спит, поскольку вымотан и вернулся с линии фронта. Думаю, что отправлюсь туда завтра. Один из солдат дивизии «Викинг» храпит. Кажется, это повар – по крайней мере, раненых кормил он. Тот, что храпит, спит также без проблем, как и тот, что мучается и стонет, а я – я больше не могу спать! А ведь сейчас глубокая ночь. Я закуриваю, задумываюсь. Не могу ни спать, ни усидеть на месте. Встаю и выхожу на улицу. Холод тут же перехватывает мое дыхание. В избе было так хорошо! Не оборачиваясь, делаю всего несколько шагов, потому что боюсь не найти свое жилище. Я совсем не знаю Орловец, поскольку проезжал через него всего дважды. Десять минут спустя возвращаюсь обратно. Храпящий «викинг» просыпается и садится. У нас завязывается разговор, и он тоже с восторгом рассказывает мне о «валлонах» в Теклине. Я говорю ему, что тоже собираюсь туда, и он смотрит на меня с восхищением. Не могу не обратить на это внимания, хотя не так уж и горжусь этим.

Из боязни, что не смогу завести мотоцикл, отправляюсь к сараю, где оставил его, и выкручиваю свечи зажигания. Разумеется, из предосторожности я надел перчатки. Возвращаюсь в дом и кладу их на еще горячую плиту, которую растапливает немецкий камрад. Затем он говорит, что пойдет поискать что-нибудь съестное, и уходит. Обратно он возвращается не один. Теперь их трое, и они ставят у дверей термосы. Это для ваших товарищей, говорят пришедшие. Дают мне хлеб, котелок с еintopf – кулешом (в такую-то рань!), кофе, колбасу и масло. Сейчас где-то 5:30, может, даже 6:00. Спит только один товарищ, остальные уже бодрствуют. Подкрепившись, я иду вернуть свечи на место и сажусь на мотоцикл. Два парня выходят со мной, чтобы подтолкнуть. Подгонять их не требуется, и они энергично толкают мотоцикл. 10, 20 метров, и двигатель заводится. Я оборачиваюсь; термосы лежат в коляске. Парни прощаются со мной: «Удачи! Ни пуха ни пера!» Когда я покидаю Орловец, все еще темно.

На дороге я не один; чуть позади меня едут два грузовика, скорее всего с рационами. И холодно. Какая удача, что через рукояти руля моего мотоцикла проходит горячий воздух. Дорога скользкая и твердая. Это из-за холода? Нервное напряжение прошло. Сейчас я окончательно проснулся. Когда я добираюсь до Теклина, небо понемногу начинает проясняться. Скоро наступит день, но деревня не спит. Несмотря на ранний час, в деревне оживленно от прибывающих и уезжающих машин с солдатами. Вижу машины с эмблемами, указывающими на присутствие здесь высокопоставленных офицеров, артиллерийские орудия, почти повсюду ящики с боеприпасами, грузовики, несколько танков. Здесь командный пункт всего района; несколько высоких чинов с соответствующими знаками различия что-то обсуждают. Наконец я встречаю несколько «бургундцев», и среди них фельдфебеля (старшину). Спрашиваю, как проехать на командный пункт роты, и мне показывают, что он чуть дальше, справа от дороги. Я докладываюсь там и спрашиваю, куда доставить термосы с кофе для своих товарищей. Меня направляют на север, к равнине, где на опушке леса я всех и найду. Завожу стартер и еду в указанном направлении по слегка вогнутой степной местности, придерживаясь следов на замерзшем снегу. В отдалении, слева от меня, стоят два грузовика в окружении людей, которые, похоже, загружают их. Когда я подъезжал к Теклину, то услышал перестрелку и периодические орудийные залпы. Я думал, что этот грохот прекратился, но, видимо, занятый своими делами, просто-напросто забыл о нем. Сейчас он снова слышен, и даже очень отчетливо. Я не обманываю себя. Замеченные мной грузовики стоят в лощине, недалеко от леса и в 200 метрах от меня. Теперь мне кажется, что я вижу то, чем загружают машины, и, когда подъезжаю поближе, мои худшие предчувствия подтверждаются. Это мертвецы, которых мои товарищи складывают в крытые брезентом кузова грузовиков. Застывшие, замороженные тела. У меня вдруг возникает ощущение, что стало намного холоднее!

Один из камрадов сообщает, что они погрузили уже 175 трупов немцев и «бургундцев», очень много «бургундцев»! Я избегаю смотреть на лица, словно мне будет легче узнать позже, кто из моих товарищей погиб здесь. Мы берем очередное задеревеневшее тело за ноги и под плечи, чтобы погрузить в грузовик. Последнего мертвеца из каждой партии необходимо опрокинуть через борт кузова. Иногда тело, которое находится наверху груды, отделяется от других и валится, скользит и ударяется о другие тела, с глухим стуком сползая все ниже. Это так угнетает! Звук действует намного ужаснее самого вида падающего тела. Вряд ли кто захочет увидеть такое прямо перед тем, как попасть на линию фронта, но мне пришлось пройти через это, глядя правде в глаза и не пытаясь обмануть самого себя. Можно, если нужно, обмануть друга или знакомого и больше с ним никогда не встречаться. Этим нечего гордиться, но, по крайней мере, это можно оправдать чисто по-человечески. Но стыдиться самого себя – это совсем другое, поскольку вернешься к этому, рано или поздно, когда останешься наедине с собой, и в конце концов это становится невыносимым.

Я ловлю внимание унтер-офицера (сержанта), командующего угрюмой рабочей командой, и спрашиваю, что делать с термосами. Я могу оставить их здесь, и он рад напоить своих людей горячим, а потом термосы отнесут тем, кто отправился подбирать тела. Здесь есть еще один унтер-офицер, который собирает людей, чтобы идти с ними на линию фронта, на помощь нашим товарищам, и я присоединяюсь к ним. Я штабной мотоциклист, и в мои обязанности не входит отправляться туда, но со вчерашнего дня мной движет какая-то неведомая мне сила. Возможно, это из-за услышанных мной историй. И унтер-офицер, с которым я только что разговаривал, также не должен находиться на линии фронта, но тем не менее он тоже идет туда. Зрелище всех этих мертвых товарищей могло бы и разубедить меня, но, поскольку 15 наших собираются отправиться на передовую прямо сейчас, я не могу не пойти вместе с ними.