Слезы русалки - Надежда Виданова

твоё хлебало! Не веришь? Ну, поглядишь сейчас. Дяде Гере терять нечего, дяде Гере море по колено. Благое дело я совершу, избавлю мир от мрази, которая заливает глаза. Ты в столицу приехал бомжевать со стеклянными глазами и валятся у метро в обосанных штанах?

– Ладно, все, я не буду, – Вадим пошёл на попятную.

– Конечно, не будешь, алкомразь!

Дядя Гера поставил Вадиму фингал под глазом "чтоб было не повадно". Вадим чувствовал себя настолько униженным, что собрался съезжать. Его никто никогда не бил, тем более по такому пустяковому поводу. Ещё терпеть хихиканья коллег в ответ на его слезливую историю, что его хотели обокрасть в тёмном переулке. Разумеется, Вадиму никто не поверил.

А дядя Гера как ни в чем ни бывало заявился на следующий день со своим кефиром. Прогнать его Вадим не решился, покорно пил кефир дяди Геры прямо из бутылки, одним глазом поглядывая на хоккеистов.

А потом Вадиму стало очень хорошо. Он сам не заметил, как пришло это чувство. Когда-то также сидели Вадим с Павлом. Когда-то они были так счастливы. Мир вокруг сужался, превращаясь в огромный диван, где братья сидели рядом. Если б шаровая молния ударила в этот диван, Вадим бы счёл благословением умереть возле брата.

Сейчас Вадим ощущал похожее на счастье чувство, улыбающимися глазами глядя на дядю Геру. Он не Павел, конечно, и никогда им не станет. Добрый интеллигентный Павел мухи не обидел, а уж зарядить братцу Вадиму фингал под глазом… Об этом и подумать нельзя. И все же никто ещё не напоминал Вадиму ушедшего брата так сильно как дядя Гера. Вадим думал, как лучше ему об этом сказать.

– Несмотря на то, что вы меня побили, мне кажется, мы можем стать друзьями, – выдохнул наконец Вадим.

– Хех, так самая крепкая дружба и начинается с тумаков, не сечёшь что ли?

– У меня не было настоящих друзей. Я даже не совсем понимаю, что такое дружба. Но общаться с вами мне нравится.

– Просто ты окружил себя мертвецами, пора и жизни просочиться к тебе.

– Разве в вашей религии не все живы? – Издевался Вадим.

– В моей религии все живы, – усмехнулся дядя Гера. – Человеку будет дано по вере его. Слыхал? Так вот ты не веришь в жизнь, ты на другой стороне баррикады, понимаешь? Ты труп ходячий, короче.

Саша сказал ему это на похоронах Арсения, вспомнил Вадим. Тогда они серьёзно поругались.

– Вы иногда так странно изъясняетесь…

– А где я сказал неправду?

Вадим молча смотрел на него поверх кружки с кефиром. Дядя Гера видел его насквозь, это пугало и тянуло к нему одновременно.

– Ты чего приехал сюда? От кого ты бежишь? От жизни? От себя? От родственников? Ты понимаешь, что убежать от всего этого можно только под землю? Выпусти же своих родных из склепа своего сердца. Вернись к жене или найди другую женщину, наладь отношения с родственниками. Воскресни, Вадик.

– То, как мы сейчас сидим до боли, напоминает мне мои посиделки с Павлом, моим братом, когда да он был жив. Мне очень не хватает его. В этот момент я в самом деле будто оживаю. И он будто оживает.

– Конечно, не хватает тебе его. Ты ведь гонишь брата от себя.

– Это не так.

– Он умер для тебя.

– Не только для меня. Для всех.

– Откуда ты можешь знать за всех? Для тебя он умер, в этом беда. Об этом думай. Когда ты в последний раз вспоминал о нем, говорил о нем?

– Давно, – признался Вадим, начиная понимать к чему клонит дядя Гера.

– Так воскреси его. Познакомь меня с ним.

Вадим собрался с мыслями и начал вспоминать, осознавая, как давно хотел выговориться.

– Я, действительно, был к нему очень привязан. Павел смотрел картины Ингмара Бергмана и Стэнли Кубрика, и я перестал смотреть " Бригаду". Павел бесконечно читал исторические труды, и я сделался отличником по истории, отложив в долгий ящик свои потрепанные книжки-страшилки.

– Ты называешь брата Павлом. Почему не Пашей, Пашкой? Как-то очень официально. Не по-корифански, короче. Как будто вы не браться, а чужаки.

– Это как дядя Фёдор из Простоквашино, – улыбнулся Вадим. – Только мама называла его Пашей или Пашенькой. Для остальных он был Павлом. Потому что серьёзный, потому что умный, потому что строгий. Он был олицетворением идеального старшего брата. Я ходил за ним хвостом и смотрел в рот. Он никогда меня не отгонял. Ещё нас считали похожими внешне, хотя они с братом Сашей были двойняшками, но совсем разными. Лидия отметила наше с Павлом сходство на моей свадьбе.

– Что ещё за Лидия? Твоя зазноба?

– Ох, это долгая история. Она не моя зазноба. Это страшная женщина.

– Я считаю, что страшных женщин не бывает.

– К несчастью, Лидия как раз была писаной красавицей по мнению многих. Да, все же объективно она была красавицей. Просто лично мне от ее красоты было жутко всегда. Тяжёлая красота, гнетущая. Прямо по канонам моего брата Саши. Неудивительно, что он двинулся умом на ней. Но ещё страшнее был ее внутренний мир, – Вадим не стал говорить слово "душа".

В памяти ожила изящная фигура Лидии и ее бесконечные как морские волны длинные чёрные волосы. Ни у кого таких волос Вадим больше не видел. Когда она сидела перед ним на пляже в последнюю ночь в своей жизни, волосы укрыли ее полностью как плащ или саван. Сила ведьмы в волосах? Пожалуй.

Вот опять. Он собрался оживить Павла, а воскресает одна лишь Лидия.

– Что за манера говорить о людях в прошедшем времени? – Фыркнул дядя Гера.

– Она умерла.

– Извиняй.

– Лидия – это невеста моего брата Павла. И роковая любовь брата Саши. И мой ночной кошмар длиною в несколько лет.

– Какая занимательная женщина. Учись, как нужно проживать жизнь, Вадик. А не как ты слоняться бледной молью.

– Не издевайтесь, пожалуйста. Я (да и вся моя семья) предпочли бы, чтоб ее в нашей жизни не было.

– Во как! То есть твой брат как ты должен был запереться в моей халупе и не пытаться жить? Тебя напрягали женщины в жизни твоего брата?

– У Павла был странный вкус на женщин. Он отчего-то впадал в крайности. Павел был влюблён всего однажды до Лидии, я же не помню со