Как научить лошадь летать? Тайная история творчества, изобретений и открытий - Кевин Эштон

Самым большим протестным заявлением против Paramount, который сделали партнеры, был сам фильм. Они превратили его в полнометражный мюзикл о том, как же они устали от попыток студии подвергнуть их работу цензуре. По сюжету фильма «Южный парк: Большой, длинный, необрезанный» США объявляют войну Канаде из-за телевизионного шоу с бранной лексикой; школьный учитель предпринимает попытки отучить детей ругаться с помощью песни, похожей на тему «До-ре-ми» из фильма «Звуки музыки»; а у персонажей есть реплики вроде «В этом фильме используются плохие слова, и из-за этого дети могут начать повторять эти плохие слова» или «Простите! Ничего не могу с собой поделать! Этот фильм испортил мой неокрепший молодой разум».

Фильм оказался коммерчески успешным: он собрал 83 миллиона долларов в прокате при бюджете в 21 миллион, получил награды, а Паркер и соавтор сценария Марк Шейман были номинированы на «Оскар» за песню Blame Canada («Виновата Канада»). Но с точки зрения организации полноценного творческого сотрудничества проект был полной катастрофой, причем довольно дорогой. Несмотря на положительный финал и то, что у Paramount есть права на сиквелы, студия никогда не сможет выпустить ни одного продолжения из серии «Южный парк».

В интервью журналу Playboy Паркер сказал: «У них нет столько денег, чтобы убедить нас работать с ними снова».

Стоун добавил: «У нас были маркетинговые войны, юридические баталии и все остальные виды сражений. Даже притом что эта огромная франшиза принесла Viacom сотни миллионов долларов, студия делала все возможное, чтобы подавить нас и убить фильм».

Если поведение Паркера и Стоуна и кажется детским, то только потому, что они и есть дети — во всех смыслах этого слова. Навыки социализации, которые позволяют нам творить в сотрудничестве, а также асоциальное поведение как ответная реакция на попытки посторонних чрезмерно контролировать творческий процесс характерны для всех детей, но по мере взросления нас учат работать иначе. Мы развиваем навыки работы в группе одновременно с тем, как учимся говорить, но обычно за время обучения в школе теряем их, а к моменту начала карьеры и вовсе обходимся без них. Первым эту тенденцию заметил советский психолог Лев Выготский в 1920-х годах. Лучше всего рассмотреть эту проблему с помощью зефира.

8

Поменьше разговоров

В 2006 году промышленный дизайнер Питер Скиллман провел трехминутную презентацию в калифорнийском городе Монтерее349. Его выступление было следующим после речи бывшего вице-президента и будущего лауреата Нобелевской премии Эла Гора, перед ним выступал авиаконструктор Берт Рутан. Несмотря на ограничения по времени и непростую задачу, речь Скиллмана произвела впечатление. В своей презентации он рассказал о так называемой «задаче с зефиром» — задании по тимбилдингу, которое он разработал вместе с Деннисом Бойлом350, основателем консалтингового дизайн-агентства IDEO[61]. Задача элементарна. Каждой команде выдается бумажный пакет с двадцатью сырыми палочками спагетти, веревка длиной 92 сантиметра, столько же изоленты и зефир. Цель — построить самую высокую свободно стоящую структуру, которая выдержит вес зефира. Команды не могут использовать бумажный пакет и изменять параметры зефира (например, делать его легче, съев половину), но им позволено ломать спагетти, рвать веревку и изоленту. На решение задачи у каждой команды есть 18 минут, а после окончания времени нельзя удерживать структуру руками.

Самым удивительным открытием Скиллмана стало то, что лучшие результаты показали дети. По словам дизайнера, малыши 5–6 лет получали самый высокий средний балл среди всех групп, которые он когда-либо испытывал. Канадский исследователь креативности Том Вуйец подтвердил данные Скиллмана351: с 2006 по 2010 год он задавал эту задачу больше 70 раз и вел записи результатов. Башни, которые строят дети, в среднем высотой 70 сантиметров. CEO компаний обычно добираются только до 53 сантиметров, юристы могут построить их до 38 сантиметров, а самые худшие результаты показывают студенты бизнес-школ, которые, как правило, возводят постройки не выше 25 сантиметров, что составляет одну треть от башен детсадовцев. CEO, юристы и студенты бизнес-школ тратят драгоценные минуты на обсуждение иерархии рабочего процесса и планирование, из-за чего у них остается время только на одну башню, и они так и не додумываются до главной хитрости задачи, которая делает ее такой сложной для решения: зефир тяжелее, чем кажется. Когда они наконец приходят к этому осознанию, не остается времени на то, чтобы исправить конструкцию. Вуйец вспоминает эти последние минуты перед финалом: «Несколько команд будут постоянно порываться придержать структуру в конце352, потому что обычно зефир, который они поместили на верхушку башни в последний момент, оказывается слишком тяжелым».

Маленькие дети побеждают, потому что они спонтанно сотрудничают. Они начинают строить башни раньше остальных и часто, вместо того чтобы спорить о лидерстве и авторитете, вести длинные разговоры и «планировать» свои действия, сразу же понимают, в чем трудность задачи, а потом спокойно справляются с ней, ведь у них достаточно времени в запасе.

Почему дети так поступают? На этот вопрос ответил советский психолог Лев Семенович Выготский. В 1920-е он обнаружил, что развитие языковых и творческих навыков взаимосвязано, а может быть, и вовсе едино.

Мы прежде всего используем речь для упорядочения окружа­ющего мира. Мы называем важных для нас людей («мама» и «папа»), а также важные объекты живой природы («собака» и «кошка») и неживой («машина» и «чашка»). На следующем этапе с помощью речи организуем свое поведение. Мы ставим себе цели: побежать за собакой или взять чашку; передаем желания: позвать маму. Эти цели и потребности, возможно, были у нас еще до того, как мы овладели речью, но слова позволяют нам их выразить — как себе, так и окружающим. Если мы знаем слово «собака», можем и побежать за ней, потому как, зная слово, способны принять решение относительно него. Именно поэтому маленькие дети часто повторяют вслух слово «собака», когда бегут за ней. Слова порождают желания. Далее мы используем речь для творчества. Управляя словом, мы можем управлять миром. Или, как сказал Выготский:

Употребление орудий ребенком напоминает орудийную деятель­ность обезьян только до тех пор, пока ребенок находится на доречевой стадии развития. Как только речь и применение символических знаков включаются в манипулирование, оно совершенно преобразуется, преодолевая прежние натуральные законы и впервые рождая собственно человеческие формы употребления орудий. Мы присутствуем здесь при рождении специфически человеческих форм поведения, которые, отрываясь от животных форм поведения, в дальнейшем создают интеллект и становятся затем основой для труда — специфически человеческой формой употребления орудий[62], 353.

Например, коллега Льва Выготского по исследованиям Роза Левина попросила четырехлетнюю Милю нарисовать картинку, которая передавала бы значение предложения «Учительница злится». Миля не смогла справиться с заданием. Левина воспроизводит ее реакцию:

Учительница злится. Я не могу нарисовать учительницу. Она выглядит так (рисует, сильно надавливая карандашом на бумагу). Сломался. Сломался карандаш. А у Оли есть карандаш и ручка (ерзает на стуле).