Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века - Сусанна Карленовна Цатурова

Пьера Боше, Парламент приговаривает его не только к денежному штрафу, но и к публичному покаянию, в данном случае «на коленях просить пощады (mercy) у Боше» (2 сентября 1406 г.).

При этом Парламент предупреждает, что в следующий раз Жандрю будет наказан и телесно (du corps). Публичное покаяние было неким аналогом современного «возмещения морального ущерба», однако моральный ущерб измерялся в средневековом обществе не столько материальным эквивалентом и возмещался не только деньгами. Моральное оскорбление возмещалось моральным же уничижением[306].

Когда в результате столкновения Г. Роза (уполномоченного Парламентом следить за ценами) с торговцем дровами последний был Парламентом отправлен в тюрьму, сам «пострадавший», Г. Роза, просил Парламент «отпустить и простить купца, не наказывая штрафом и тюрьмой», но Парламент отверг заступничество, заявив, что «купец будет сидеть в тюрьме по воле Палаты», и даже то, что сам купец «очень смиренно просил его простить», не смягчило решения (3 января 1419 г.). В этот же период контроля Парламента за ценами на продукты в Париже наказание мельников за нарушения «ордонансов короля и Палаты» включало и такую церемонию: десять мельников должны были явиться в Парламент и «выкрикивать прощение у Палаты», а затем пойти оттуда, «держа в руках свечи каждая по 1 ливру ценой через Большой мост к собору Нотр-Дам», где и поставить эти свечи зажженными перед образом Богоматери (12 июля, 1 августа 1420 г.).

Как видим, Парламент придавал большое значение именно процедуре покаяния, когда совершивший проступок в отношении Парламента или его чиновника не только терпит наказание, будь то штраф или тюремное заключение, но и просит прощения у Парламента и оскорбленного им чиновника (31 мая 1421 г., 20 июня 1425 г., 25 мая 1429 г.).

Непочтение к Парламенту влекло за собой наказание, даже если оскорбитель — его чиновник, правда, такие случаи стали возможны вследствие общего ухудшения положения Парламента в период англо-бургиньонского правления. Когда один из советников Парламента отказался внести свою долю в оплату посольства к королю «двойной монархии», его также наказали, и он добился прощения только после того, как «смиренно признал свою ошибку, после извинений, со слезами и мольбами (cum fletu et lacrimis) просил Палату… простить его ошибку» (30 августа 1431 г.).

Второй важной составляющей особого почтения к Парламенту являлись церковные церемонии. Помимо упоминавшейся процессии с зажженными свечами приведем еще один пример. Желая отблагодарить Парламент за «добрый суд» и вынесенное решение в пользу церкви Корделье в Париже против епископа Парижа, в Парламент явились два магистра теологии и четыре священника и сообщили о том, что они решили отблагодарить Парламент: «Для спасения Палаты, советников и чиновников ее решили отслужить три мессы, и каждый священник прочтет по две молитвы, а остальные — по семь псалмов» (3 марта 1428 г.).

В формах покаяния, требуемых Парламентом, четко выражено складывание новой идеологии государственной службы как некоего священнодействия в пользу общественного блага (chose publique). В исследуемый период активно формируется культ государства и государственной службы, и общество, хотя с трудом и неохотно, признает «слуг короля» неким светским священством[307]. Многозначна в этой связи речь, произнесенная в Парламенте легатом Папы, признавшим особый статус парламентариев и священный характер их службы. Взяв темой слова апостола Петра «Вы — род избранный, царственное священство (Vos estis regale sacerdotium)», он «применил эти слова к сеньорам, советникам, министрам суда», приравняв «знатоков и министров суда» к священникам, «ибо охраняющие гражданские законы также достойны именоваться священниками (qui merito tales sacerdotes apellat)» (14 апреля 1414 г.).

Большое внимание Парламент уделял и поведению людей на его заседаниях. Так, описывая опалу и казнь Жана де Монтегю, некогда всесильного мажордома королевского двора, Н. де Бай приводит такой момент, свидетельствующий о его непомерном возвышении: «Так возвысился, что почти ни разу, когда приходил в Палату Парламента, не снимал с головы своей шляпы, ни перед королем» (19 октября 1409 г.). Две важнейшие черты непочтительного поведения Жана де Монтегю раскрывают самооценку Парламента: обязанность всех приходящих в Парламент снимать головной убор, а также равенство короля и Парламента, и раз уж Монтегю не снимал шляпу в Парламенте, то не делал этого и перед королем.

Расположение людей в Парламенте должно было отвечать иерархии власти, выраженной в четком определении места, которое может занять каждый приходящий в Парламент[308]. Так, описывая первое посещение Дофином заседания Парламента, секретарь отмечает, кто где сидит при этом: «И сидел Дофин совсем один на высоком кресле (siege) клириков, на месте второго президента, и это кресло выделено и украшено, как кафедра (chaiere), и над его головой маленькое небо, а на другом высоком кресле мирян сидели сеньоры герцог (Бургундский. — С.Ц.), графы и другие из рода короля и прелаты, а на низких стульях, предназначенных клирикам (du rаnс desclercs), сидели канцлер, президенты и другие советники, на другой скамье ниже канцлера и герцога Гиеньского другие советники последовательно, а я у ног моего сеньора Гиеньского (Дофина. — С.Ц.)» (7 января 1412 г.)[309]. Строгая иерархия местоположения каждого на заседаниях Парламента олицетворяла порядок, и любое отклонение от него было в глазах парламентариев нарушением порядка, поэтому, описывая посещения Парламента коннетаблем д'Арманьяком, секретарь отмечает вызывающее поведение этого человека, пренебрежение к порядку, принятому в Парламенте: приходя в Парламент и пытаясь оказать на него нажим, коннетабль не утруждал себя следовать нормам поведения, принятым здесь, а, может быть, это был вызов и демонстрация силы; во всяком случае, придя в Парламент, садился «этот коннетабль над канцлером и всеми остальными» (24, 26 мая 1417 г.).

Точно так же повел себя в Парламенте и герцог Бедфорд, регент «соединенного королевства», и аналогии с деспотическим режимом Бернара д'Арманьяка напрашиваются сами собой. Придя в Парламент, «герцог Бедфорд сел один на высокое кресло (siege) Палаты, на место, где должен сидеть первый президент» (19 ноября 1422 г.). Отступление от правил новыми властями было, помимо прочего, дурным примером, и впоследствии эти нарушения Парламент строго контролировал: когда один из советников Следственной палаты перешел в Верховную и на этом основании попытался сесть выше, чем президент Следственной палаты, последний пожаловался на совете, прося «определить его кресло и место согласно приличию должности (secundum decentiam officii)» (29 мая 1423 г.).

Соблюдение иерархии в местоположении каждого должностного лица на заседании Парламента не только показывает встроенность этого института в средневековую систему ценностей, но и раскрывает ее важнейшее свойство — своеобразие корпоративного принципа: равенство всех членов корпорации базируется на строгой иерархии, где каждый занимает место в соответствии со своим положением, и такое сочетание делает эту систему эффективной и работоспособной.

Иерархия власти была предметом особого внимания Парламента и