Выпускник. Журналист - Мэт Купцов

— Тогда думай о своем светлом завтра, а не о моем темном сегодня, — резко разворачиваюсь, иду к пацанам.

Твою мать! Я же знал, что не стоит так резко выделяться на фоне других. Знал, что надо быть — как все.

Что теперь?

Я впервые грубо поговорил с Лидией, и теперь злюсь на себя. Подставился, однозначно. Но у меня не было выбора, она мне угрожала, и меня это вывело из себя.

Чего не люблю по жизни — так это угроз и шантажа.

Мелькает шальная мысль подарить ей модные джинсы рублей за сто шестьдесят. Может, оттает? Но потом сам себя осаживаю — комсорг и вещь, купленная у спекулянта, это как пиво с шампанским смешивать. Не возьмет, тут — то я уверен. Да и пофиг.

Бояться ее я точно не намерен. У меня другие планы в этой новой жизни — войти в штат «Правды», вернуться в бокс, вон в дружину решили записаться с пацанами.

Ни одна баба не сможет встать на моем пути. Даже комсорг.

И Лиду эту слать к черту! Да пусть идет она хоть в партию, куда захочет.

— Ты чего такой напряженный, капусты мало взял. Козочки наши в юбчонках съели всю? — парни ржут, встречая меня. Я же падаю на свое место, с грохотом ставлю поднос на стол.

Да, я не в духе, хотя меня это не колышет.

Пацаны свои поймут, переживут. У каждого бывают такие дни, когда и дышать тяжело. Но что поделать? Жизнь — то продолжается.

— Плохо вытерли, — показываю на крошки.

— О — о! Сомов не в духе.

Ем, а сам смотрю на Лидию, которая за соседним столом сидит и что — то записывает в блокнот.

Еще одна Мата Хари на мою голову.

Где их наштамповали?

Сделано в СССР — усмехаюсь мысленно.

После обеда мы идём на занятия, и тут Лидка снова подходит ко мне.

Её шаги почти не слышны, но я уже чувствую её присутствие за спиной. Знаю, что сейчас снова начнет свою проповедь о светлом будущем, о роли молодежи, и о том, что я не соответствую нужным параметрам.

Да и черт с ней.

Я же не женщина, чтобы чему — то соответствовать. Это у них пунктики: 90–60–90, 50 кг, или сколько там у них норма.

— Макар, — Веселова останавливает меня голосом, который на этот раз звучит мягче, но как — то странно тихо. — Тебе стоит задуматься над своим поведением. Мы ведь можем помочь тебе с карьерой. У тебя есть способности. Ты бы мог добиться многого, если бы…

Так. Вот оно что.

Она меня вылечить хочет, а не зарыть?

Или очередная хитрость с ее стороны.

— Если бы «что»? — я поворачиваюсь к ней, перебивая на полуслове. — Если бы я подыгрывал тебе и твоей комсомольской тусовке? Нет уж, спасибо, Лидия. Я сам разберусь, что мне делать.

Она молчит, и в её глазах мелькает что — то таинственное. Может, это разочарование? Или, может, она наконец поняла, что я не такой простой, как ей кажется?

— Тебе ведь не все равно, что о тебе думают другие, — произносит она, наконец. — А они будут говорить, Макар. Они всегда говорят. Я не хочу, чтобы о тебе плохо говорили! — на ее глаза наворачиваются слезы. — Я спасу тебя от влияния тлетворного Запада и загнивающего капитализма.

Усмехаюсь. Но мне не смешно. Оказывается, меня спасают, а не топят как Му — му.

— Пусть говорят. Пускай хоть весь институт шепчется за моей спиной. Мне на это плевать. Я в партию вступать не собираюсь. А для простой жизни репутация у меня чистая. Поняла?

Она снова пытается что — то сказать, но я уже не слушаю. Ухожу.

На этом мои мытарства не заканчиваются. Прихожу в общагу, а там меня мать ждет.

— Сынок, мне вчера плохой сон приснился. Я беспокоюсь о тебе.

— Мама? Идем в кафе — мороженое. Там поговорим, — вижу, как косятся парни.

— Переживаю за тебя, — смотрит как я одет. — Шел бы ты в курсанты, испортит тебя столица, — причитает она. — Макар, ты такой взрослый стал, — мама говорит без остановки, а я ее не перебиваю. — Ты уже мужчина. Поранился, когда брился?

Пластырь я давно снял, ясное дело, но алые шрамы остались.

Киваю.

Садимся в автобус, едем в центр, чтобы посидеть как советские люди в кафе.

— Это, наверное, дорого. Давай сэкономим, по городу погуляем.

— Холодно на улице, мам. А посидеть в кафе — мороженое я могу себе позволить, — гордо задираю подбородок.

— Сынок, откуда у тебя деньги?

— Мама, я работаю внештатным корреспондентом в Правде. Тебе дядя Витя передал духи?

— Конечно, пахнут розой, спасибо, дорогой. Подумал о матери и о бабуле. Она была очень рада подарку.

— Подошло ей платье домашнее? Я на глаз брал. Женщина одна похожей комплекции согласилась, примерила.

— Подошло, как влитое село. Мама просила поцеловать тебя.

— Ну ты знаешь, что это невозможно. Мы же на людях, — отбрыкиваюсь я от попытки мамы дотянуться до меня и поцеловать в щеку.

— Я и не пытаюсь, знаю, что ты у меня уже взрослый. Дядя Степа.

Улыбаемся, выходим в центре, топаем к кафе. Кто откажется от мороженого в чашке из нержавейки, молочного коктейля? Точно не моя мама.

— Я сам возьму, ты место занимай, — говорю ей строго. Она смотрит на меня с удивлением и гордостью. Идет занимать место, а я беру нам по вазочке из нержавейки, в каждой по три шарика.

— Топпинг, пожалуйста.

— Что? — девушка с канапушками и рыжей шевелюрой смотрит вопросительно.

— Посыпьте шоколадной крошкой, тертыми орехами и варенье смородиновое добавьте. И два коктейля молочных. Подумав немного, беру еще школьные пирожные.

Сколько себя помню, мы с мамой посещали кафе — мороженое, когда ходили в цирк. Это было очень волнительно, и вкусно.

Протягиваю два рубля, девушка дает мне сдачу.

С подносом топаю к столику, который уже заняла мама.

— Сынок, не тратился бы ты на меня.

— Мам, не надо всего этого. Я уже взрослый. Сам зарабатываю. На следующий год, когда в штат возьмут, смогу тебе часы купить наручные. И бабуле теплую шубку.

— У нее есть цигейка.

— А я каракуля нового ей возьму.

Мама дарит мне самую теплую улыбку на свете.

— Это тебе, — она достает из холщовой сумки коробку. «Бердск –2», электробритва.

— Много отдала за нее? Зачем? Я бы сам справился.

— Бери — бери. Это же не «Эра–10», вот та дорогая тридцать девять рублей, а эта всего двадцать один.

— Здорово! Спасибо мам, что — то я зарастать начал