Портфель капитана Румба - Владислав Крапивин

«Когда что-нибудь натворишь, май бой, звякай без лишних слов. Я буду знать, что, во-первых, ты виноват, а во-вторых, раскаиваешься. Но если не успеешь ударить в колокол, пеняй на себя…»

Фомушка был проворен и успевал. Вернувшись домой после лазанья по крышам или игры в Робинзона, он дергал спасительный конец колокола (называемый, кстати, «рында-булинь»). «Динь-дон, — слышалось в доме. — Я больше не буду…» Мисс Кнопперинг вздыхала и покачивала головой с седым валиком прически.

Надо сказать, что Фомушка был честный малый. Только раз в жизни он не исполнил свое «я больше не буду» — это когда обещал мальчишкам перестать быть рыжим. Тут уж ничего от него не зависело. Зато во всех других случаях твердо держал слово. Если речь шла о разбитой фарфоровой вазе, то, сами понимаете, обещание было железное — эту вазу Фомушка никогда больше не разобьет…

Генчик сочувственно хихикнул. Фомушка был ему симпатичен. Генчик представлял его себе так же ясно, как рыжего одноклассника Яшку Семухина.

— А дальше что было? Как он моряком-то сделался?

— Дальше… «Динь-дон», «динь-дон» — и мальчик подрастал. Появилась у него любимая книжка. Нашел он ее в отцовской библиотеке. Была она старинная даже по тем временам, напечатана еще при Екатерине Великой. И называлась «Сказания о мореплавании. Как оное начиналось и возрастало, какие время от времени приносило пользы…» Ну и так далее. Перевел ее с французского мичман Российского флота Михайло Веревкин. Я тебе ее потом покажу, если хочешь…

— Конечно, хочу!

— Фомушка эту книгу прочитал вдоль и поперек. Говорилось в ней о морских путешествиях во все времена, даже в самой глубокой древности. И «маленький рыжий бес» начал, разумеется, подзуживать девятилетнего Фомушку: «Отчего бы тебе самому не попробовать?»

Первое плавание было недолгим — по речке Внуковке, похожей на обычный ручей. Кораблем стала широкая бадья, в которой кухарка Настасья замачивала для стирки тяжелые скатерти. Минут десять холодная весенняя вода несла бадью и храброго капитана довольно спокойно. Потом их закружил водоворот. К счастью, над речкой нависали густые ветлы. Фомушка ухватился за ветки и совсем не героически завопил.

От дома было уже с полверсты, но мисс Кнопперинг чутким ухом (а может быть, внутренним чутьем) восприняла отдаленный сигнал бедствия. Подобрав юбки, она кинулась к берегу, сквозь кусты и старый репейник. Потом храбро вошла в воду, зацепила изогнутой ручкой зонтика Фомушкин воротник и выволокла путешественника на сушу. Изрядно промокшего.

Дома, раздевая неудачливого мореплавателя и развешивая сырую одежду, мисс Кнопперинг хранила молчание. Ледяное и многообещающее. Фомушка же улучил момент и скользнул наконец к колоколу: «Динь-дон!»

— Поздно, господин Сундуков-младший, — заявила мисс Кнопперинг. — На сей раз это не поможет.

— Но я же правда больше не буду! — подтвердил Фомушка жалобными словами «колокольное обещание». И глаза его испустили голубой невинный свет.

— Негодный мальчишка…

— Но я в самом деле больше не буду! Честное слово…

И, как всегда, Фомушка слово сдержал. Путешествовать в бадье он просто-напросто не мог — посудина уплыла вниз по Внуковке и, возможно, достигла дальних широт, о которых мечтал ее капитан. А он завел себе просторную лодку.

— И далеко он на ней уплывал? — спросил Генчик.

— Не очень далеко. Не следовало сердить мисс Кнопперинг… Но однажды Фомушка отважился на очень серьезное путешествие. Прямо скажем, отчаянное. Потому что сидеть дома ему не позволяла совесть.

Было Фомушке Сундукову в ту пору одиннадцать лет. Он уже учился в гимназии, но мисс Кнопперинг оставалась его домашней воспитательницей.

— А при чем тут совесть-то?

— Фомушка считал, что всякий, кто любит русский флот и море, должен сражаться на бастионах Севастополя. В ту пору как раз шла Крымская война. Англичане, французы и турки осадили Севастополь с моря и с суши. А нашей обороной командовал адмирал Нахимов… Радио и телевизоров тогда еще не было, но первобытный телеграф уже существовал: этакие мачты с семафорными перекладинами. И газеты с боевыми сводками выходили довольно регулярно. В сводках сообщалось, что дела у севастопольских защитников идут неважно. И Фомушка наконец понял, что без него нашим солдатам и матросам бастионы не отстоять.

В губернском городе в ту пору, летом тысяча восемьсот пятьдесят пятого года, собиралось в помощь Севастополю ополчение. И Фомушка решил, что его место — там. Если не возьмут в стрелки, можно стать хотя бы барабанщиком.

О мальчишках-барабанщиках, которые принимали участие в разных войнах и совершали всякие подвиги, Фомушка не раз читал в исторических романах…

И вот, Бубенчик, хочешь верь, хочешь нет, но этот рыжий сорванец ухитрился на своем дощанике за неделю добраться до губернской пристани. Сперва вниз по Внуковке, затем уже по большой реке… Ночевал у костра или под лодкой, питался прихваченной из дома провизией. И наконец предстал пред очи замотанного тысячей забот начальника ополчения. И отрапортовал. Так, мол, и так, ваше высокоблагородие, прибыл для защиты славного русского города от басурманов…

— Тут-то бедняге и досталось, — опять посочувствовал Фомушке Генчик.

— Представь себе, нет. Полковник хорошо знал Фомуш-киного отца. У того на заводе отливали чугунные кожухи для пушечных бомб и гранат. Полковник сказал, что ценит мужество юного радетеля за Отчизну, однако взять его на войну не может, ибо на сей счет существуют суровые запретные инструкции. И если он, начальник ополчения, инструкции эти нарушит, отвечать придется перед высшим военным командованием, а то и перед самим государем императором.

Короче говоря, храброго беглеца умыли, накормили и в тот же день отправили обратно — с чиновником, который как раз ехал на Сундуковский завод по делу, касаемому военных заказов. В письме к папе Сундукову начальник ополчения просил учесть благородство Фомушкиных порывов и не наказывать его слишком строго.

Иван Никодимович, изрядно потрепавший себе нервы за ту неделю, облегченно перекрестился, увидевши наследника живым и невредимым. Письмо прочитал, но благородных порывов Фомушки во внимание не принял и жалобно сказал:

— Мисс Кнопперинг, оставили бы ваши идеи гуманного воспитания и выпороли бы наконец этого паршивца. Это ваша прямая обязанность. Таких негодных мальчишек дерут не только в России, но и во всей просвещенной Европе. И ничего, кроме пользы…

— Я обдумаю ваше предложение.

— Обдумайте, сделайте милость. А то у меня руки не доходят, голова кругом от работы…

Мисс Кнопперинг увела обмякшего от дурных предчувствий Фомушку из отцовского кабинета. Причем не в детскую увела, а в свою комнату. Чтобы хитрый Фомушка не добрался до колокола.

И вскоре из открытого окна донеслось:

— Ой! Не надо!.. Что вы делаете! Хватит! Больше не буду! Ой-ей-ей, хватит уже! Ай!..