Портфель капитана Румба - Владислав Крапивин

— Совершенно верно! Представляешь, какая была для него утрата?

«Как вам не стыдно, капитан! — всхлипывал Румб и отворачивался, когда его утешали. — Вы имели право застрелить меня насмерть, но при чем тут пуговица! Она была украшением моей коллекции… Это совершенно бессовестно с вашей стороны, Томас Джон Сундуккер!»

Капитан Сундуккер топтался рядом и виновато вздыхал. Он сам был коллекционером, любил морские редкости и понимал горе своего недавнего противника.

«Честное слово, я больше не буду…»

Конечно, он говорил правду. При всем желании он не смог бы еще раз отстрелить такую знаменитую пуговицу: где ее возьмешь-то? Она от удара пули улетела неизвестно куда. Но капитану Румбу от этих обещаний было не легче.

Наконец капитан Сундуккер понял, что делать. У него тоже был старинный морской мундир. Сундуккер повел Румба к себе в каюту и торжественно срезал с мундира пуговицу.

«Это пуговица русского адмирала Лазарева, который прославился во многих плаваниях и сражениях. Берите…»

«О-о!» — гость обрадованно сжал подарок в ладони.

Не исключено, что наш капитан Сундуккер присочинил насчет пуговицы. Но если и так, то исключительно чтобы утешить Румба. А тот был доверчив и радовался от души. После этого капитаны стали друзьями и участвовали в нескольких совместных рейсах…

— Зоя Ипполитовна, а у вас тут нет еще какого-нибудь капитанского оружия? Настоящего! «Кольта» или кортика?

— К сожалению, нет… Кортики носили только военные моряки, а Фома Иванович был торговый капитан. А всякие «кольты» и «смит-вессоны»… я и не пыталась их раздобыть. С милицией неприятностей не оберешься.

— Ну, ничего. Такой пистолет тоже хорош… — Генчик опять нацелился в пространство. — Ой, а это кто? — Поверх ствола Генчик увидел на стене фотографию мальчишки. В рамке под стеклом. Размером с тетрадку. Раньше он этот снимок — в углу у окна — не замечал. — Фомушка Сундуков, да?

— Что ты! Тогда и фотографий таких не было. Это… Тима Ревва. Тот самый Ревчик, о котором я рассказывала…

Генчик теперь и сам видел, что сморозил глупость. Снимок был, конечно, старый, но не девятнадцатого же века. И надпись «Варяг» на бескозырке мальчика — без твердого знака на конце.

— Здесь ему, наверно, столько же лет, сколько тебе, — тихо сказала Зоя Ипполитовна. Генчик почему-то смутился.

Курносый, со светлой челкой, Ревчик смотрел со снимка чуть напряженно и вопросительно: «А ты что тут делаешь?»

Генчик почесал пистолетом коленку и стал глядеть в сторону.

— Зоя Ипполитовна, а он… Ревчик знал про капитана Сундуккера?

— Конечно! Мы вместе все это и придумали!

— Что придумали?!

— Ой… Я хотела сказать, что мы часто играли в капитана Сундуккера. Будто мы матросы на его бригантине. Придумывали всякие новые приключения.

Генчик опять посмотрел на снимок. Теперь лицо Ревчика было не таким напряженным. Даже с капелькой улыбки.

— А у меня тоже бескозырка есть! Только я ее давно не ношу… Ха! Я ленточку с нее хотел Ленке, сестре, подарить, чтобы она юбку сшила. А она меня босоножкой… У нее, у Ленки, сегодня конкурс красоты. Сейчас небось весь дом на уши поставила, наряд свой доделывает…

Вспомнив про дом, Генчик спохватился:

— Мне ведь давно уже пора! Еще на трамвае целый час пилить…

— Никаких трамваев! Сегодня мой «Мерседес-Бенц» на ходу! Я мигом домчу тебя к родным пенатам.

— Да что вы! Я и так…

— Никаких «так». Не рассуждать.

— Есть не рассуждать!.. Зоя Ипполитовна, пружинчик пусть еще на палубе поживет, ладно?

— Я думаю, пусть он живет там всегда. Сперва будет матросом, а потом, глядишь, дослужится до капитана.

— Будет капитан Пружинкер!

— Да. Поехали…

Поездка получилась прекрасная. Одно ее только подпортило: на улице Зеленой Генчик увидел из окошка машины вчерашних врагов. Круглого, Бусю и еще двух — в развесистых свитерах. Буся нес клетку, в которой — бр-р! — возился гадостный зверь Шкурик.

Генчик торопливо осел на сиденье, чтобы злодеи не разглядели его. Очень уж приметна его синяя в белый горошек рубашка…

Зоя Ипполитовна, кажется, ничего не заметила. Подвезла Генчика к самому дому.

— Ну что, Бубенчик? Ждать мне тебя завтра?

— Обязательно ждать!

К обеду Генчик все-таки опоздал. Но его не ругали. Всем было не до него. Отец после перерыва опять ушел в мастерские. Прекрасная Елена то металась по комнатам, то вертелась перед зеркалом в своем мини-наряде из кружев и блесток: до конкурса оставалось два часа… А мама держалась за щеку: у нее разболелся зуб.

Наконец мама со стоном пожелала Елене ни пуха ни пера и пошла в поликлинику, потому что «сил моих больше нету…».

Потом, уложив в сумку конкурсное одеяние, заспешила Елена. Генчик ей тоже сказал:

— Ни пуха ни пера… — Все же родная сестра, хотя временами и вредная.

— Ой, Генчик, боюсь я…

— А ты плюнь три раза через левое плечо. Помогает.

— Тьфу-тьфу-тьфу! — послушалась Елена. — Генчик, а ты можешь, пока я там, подержать замочком пальцы? Тоже помогает, говорят…

— Ладно, подержу.

Это Генчик, разумеется, просто так сказал. Ненормальный он, что ли, полдня ходить со сцепленными пальцами? Так закостенеют, что потом ни выбленку привязать, ни пружинчика сделать, ни даже фигу показать, если будет необходимость.

Генчик привычно разогрел на плите суп и капустные шницели. А пообедав, запер квартиру, повесил на шею ключ и с горстью пружинчиков в кармане пошел за сарай. Там, в игрушечном городе Генчика, играли его соседи с первого этажа — семилетние двойняшки Вовка и Анюта. Генчик им это не запрещал: малыши были славные, деловитые. Сейчас они прокладывали в городе трамвайные рельсы из расплющенной алюминиевой проволоки.

Втроем они расселили в городе новых пружинчиков, построили у рельсов павильончик трамвайной остановки. Потом Вова и Анюта убежали смотреть мультики про кота Леопольда. Генчику домой не хотелось. Он пошел к однокласснику Феде Акулову.

— Карасик, пошли на пляж. Окунемся, а то жара такая…

Федя на прозвище не обижался. Карасик так Карасик.

В самом деле, не Акулой же его звать. Он был покладистый и смирный человек, послушный в школе и дома. Генчику он честно сказал:

— Мне без старших на пляж ходить не велят. А украдкой я не хочу.

Генчику дома тоже было строго сказано: «Одному купаться не сметь!» Но сейчас он рассудил, что если с Карасиком, то, значит, не один. А Феде разъяснил: