Три Царя - Игорь Маревский

Семирод вышел из избы, убирая длинные седые волосы и приглаживая густую бороду. Он поднял голову к небесам и восславил богов, надеясь на добрую дорогу. Он делал это каждый раз и пока боги хранили его от опасности. Через плечо человека привычным ощущением свисала тканная сумка, что позвякивала мензурками. Лекарство от диареи, мазь от геморроя, сонные экстракты, бодрящие эликсиры, тонизирующие бальзамы и многое другое. Все эти отвары он готовил сам, и только из того, что могла предложить природа.

В санях лежала парочка аккуратно упакованных мешков с травами: крапива — против сил нечистых, осот — в качестве амулетов, перелет — для заговоров и приворотов, которыми иногда баловались деревенские девушки, одолень и чеснок — для борьбы с болезнями и всевозможными её проявлениями.

Старик перекинул через плечо веревку, и поднатужившись, отправился в путь. Как обычно, он прошел через три дерева, обогнув вырытую аспидом канаву, на которой замерзли в бесконечной картине следы его когтей. Прошел мимо удалой сопки, свернул налево на заячью тропу.

Над его головой по стволам деревьев и веток зашуршали рататоски, что жадно пялились на сани человека. Семирод сплюнул от бед и показал огромный шиш, на что рататоски немного похихикали и засеменили в свои дупла. Он почувствовал, как на лбу выступает испарина. Слишком жарко, слишком душно и липко, слишком старый стал Семирод.

В первый год было совсем тяжело, особенно вдали от благ цивилизации. Юный доктор, окончивший престижную академию, решивший познать тайны и прелести знаний волхвов, отучился еще несколько лет, а затем и подался в отшельники.

С годами он всё больше стал понимать болото, оно стало его домом. Пока человек строил себе избу из остатков предыдущей, казалось, сами боги и Лико смотрят на него. Смотрят и защищают, от чего его тяга к познаниям дикого духа становилась еще сильнее. Он учился, изучал, помогал всем, кто натыкался на его избу, жил славно и по законам божественным. С каждым днем он познавал нечто большее, открывал для себя целый мир, но главное правило жизни, она идёт. Старый стал Семирод, не чувствует он болото как раньше, тяжело ему дышать воздухом спертым, болит его кожа от влаги бесконечной. Учится Семирод лишь потому, что ничего другого не может, стало это для него естественно, как воздухом дышать тяжелым, спертым. Помогает Семирод, ведь это единственное в чём он видит свою цель. Помер Семирод, остался лишь дряхлый старик, что живет в своей дряхлой избе на старом болоте.

Он поправил веревку, что скатывалась с плеча, и закряхтел. Остановился, оглянулся и достал фляжку с водой. Тяжело Семироду пить, сухо в горле и вода еле пролазит. Он вытер испарину со лба, и глубоко выдохнув, продолжил свой путь, как перед ним выскочило животное.

Маленький, совсем юный олененок, что смотрел на него безобидными и наивными глазами. Он перебирал копытцами на месте и крутил головой по сторонам, не убирая взгляда от него. Мужчина полез в небольшой мешочек на поясе, и в его ладони появилась горсть сушенных грибов.

Олененок тут же уловил запах, и едва сделав шаг вперед, осекся. Его нераскрытые, но всё же животные инстинкты предостерегали об опасности перед неизвестным существом. Семирод хрустя суставами и костями присел на колено, и улыбнувшись, протянул ближе. Олененок медленно подходил.

Над головой вновь зашуршали рататоски. Мокрый нос коснулся ладони человека, и олененок довольно зачавкал. Семирод позволил себе погладить животное, на что тот отдернул морду, но затем спокойно вернулся к трапезе, позволяя человеку касаться своей тоненькой шеи. Он мигом все проглотил и прожевал, что предложил ему старик, затем осмотрел его изумрудными глазами.

— Голодный? У меня еще есть, — улыбнулся Семирод.

Не успел он достать добавку, как появился второй зверь. Огромный, мясистый, с шикарной короной из рогов. Он показал свои зубы, что очень были похоже на человеческие, только без клыков, и на кончиках его рогов появились огоньки духа. Семирод узнал самца, как и тот узнал Семирода.

Они не были знакомы и встретились впервые, однако оба узнали эту неподдельную старость в глазах, привычную рутину, помимо которой ничего не знают. Олененок тут же вернулся к самцу, и спрятался за его телом, периодически выглядывая.

— Не желаю зла я вам. Дороги наши лишь на время переплелись. Иди себе старой дорогой, да и я своей потопаю, — слегка поклонившись, проговорил старик.

Что-то он почувствовал в этом олене, словно он пытался что-то ответить человеку. Может указать дорогу? Предостеречь от беды или вовсе словами бранными ошпарить? Семирод знал одно, что пожилой зверь смотрел очень долго на человека и не отрывал взгляда. Огоньки духа играли на кончиках его рогов, переливаясь радугой природы. Могло показаться, что человек услышал пару слов, но он был стар, чтобы воспринять это как следует.

Семирод поклонился, и зачерпнув из закромов своей души, выписал в воздухе рунический знак защиты. Короткая вспышка, и зверь кивнул в ответ, после чего удалился вместе с оленёнком. Старик оперся о свою березовую палку и тяжело задышал. Старый стал Семирод, совсем старый. Он достал фляжку и сделал еще несколько глотков, после чего забросил веревку на плечо и потащил за собой сани.

Впереди его ждала опушка, где он обычно останавливался перед последним спуском, что вёл к деревне. Опушка, на которой можно было перевести дух, проверить целостность припасов, и отправится дальше.

Он вышел на неё гораздо позже, чем рассчитывал, и не сразу почувствовал изменения в воздухе. В носу всё еще царила застоялая прелость болота, да и глаза уже были не те. Ему понадобилось время чтобы добраться до того самого пенька, у торчащих корней которого, он прятал еще одну фляжку с водой.

Семирод трясущимися руками отвинтил крышку, и жадно принялся пить. В момент, он оторвался, сохраняя несколько капель, лишь тогда он смог почувствовать воздух, который резко ударил ему в сознание. Пахло гарью, плотью, а из-за крон деревьев витиевато тянулась струйка дыма. Мужчина проглотил ком в горле, и протерев уставшие глаза, потащил за собой сани, прибавляя ход.

Он миновал небольшую опушку, всё сильнее и сильнее чувствуя запах копоти и гари, и наконец увидел перед собой деревню. Деревню, в которую он ходил столько лет и зим, что сам давно сбился со счету. Деревню, в которой он лично знал каждого по имени, и его знали, и встречали с особой теплотой.

Вместо оживленного хутора, перед ним показались сожжённые дома, залитые кровью дороги, и тела,