Реформатор после реформ. С. Ю. Витте и российское общество. 1906-1915 годы - Элла Сагинадзе

По-видимому, Сумбатов позаимствовал идею произведения у Колышко, поскольку входил в число первых читателей черновика «Большого человека». Еще в сентябре 1908 года, когда информация о пьесе князя только проникла в печать, Колышко писал Суворину:

О пьесе Сумбатова я тоже много слышал. Удивляет меня сходство ее с моей. Я дал Сумбатову прочесть мою пьесу в мае, и он мне ни звуком не заикнулся, что пишет пьесу на ту же тему. Когда же я его спросил, что и он на эту же тему пишет, он ответил уклончиво и сказал определенно лишь одно – что написал всего лишь один акт его пьесы. Меня удивляет одно – почему его пьесу сочли возможным ставить на Алекс[андринской] сцене, когда Теляковский определенно выразился, что на тему о Витте он пьесу не примет[704].

В самом деле, почему «Вожди» были поставлены на императорской сцене? Заглянем в дневник директора императорских театров, В.А. Теляковского. 5 сентября 1908 года князь ознакомил его со своим произведением:

Вечером у меня был Южин[-Сумбатов] и читал свою новую пьесу «Вожди». Пьеса написана на современные события. Я редко слышал что-нибудь более скучное, напыщенное и длинное. Чтение началось в 8 час[ов] 20 м[инут] и окончилось около 12½ часов ночи. ‹…› Главная ошибка в самой концепции в плане пьесы та, что он взял за основу политику и к ней пристегнул жизнь, вместо того чтобы сделать наоборот. Политика могла бы оживить пьесу, но, являясь основой и сутью, сделала все разговоры левых, правых и средних крайне скучными и монотонными. Кроме того, вся эта белиберда уж так надоела в газетах и разных подворотных листах. Слог напыщенный, витиеватый и ненатуральный. Это какой-то пошлый турнир фраз, заученный и подготовленный, – так в жизни не разговаривают, и слава Богу. Женщины выведены такие, каких нет. Я извинился перед Южиным, что буду пьесу критиковать, и высказал все это – конечно, в более мягкой и деликатной форме[705].

Сумбатов, узнавший о замысле Колышко в мае, в короткий срок написал первую версию текста. Уже в сентябре черновик был полностью закончен, хотя нуждался, судя по реакции первого зрителя, в существенной доработке. Впрочем, очевидно, что Сумбатов не придавал большого значения художественным средствам и стилистическому оформлению – важнее была «политическая» подоплека произведения.

Теляковский и Южин-Сумбатов много лет поддерживали дружеские отношения, которые продолжались и после революции 1917 года, о чем свидетельствует их переписка[706]. Хорошие личные отношения драматурга и театрального чиновника были не единственной причиной постановки пьесы на Александринской сцене. Теляковский, по признанию современников, «в смысле обновления театра, в смысле допущения в него новых течений, новых направлений и в декоративном, и в сценическом деле сделал больше, чем все его предшественники, вместе взятые»[707]. К примеру, в 1907 году он пригласил на службу в императорские столичные театры одиозного режиссера Всеволода Мейерхольда (после того как последний рассорился с В.Ф. Комиссаржевской и со скандалом покинул ее театр). Теляковский стремился утвердить на императорской сцене современный репертуар, перечитывал с этой целью множество отечественных и зарубежных новинок. В пьесе Сумбатова присутствовала актуальная и востребованная публикой политическая тема, но намек на отставного сановника был не столь очевиден, как у Колышко.

Несмотря на аналогичный выбор сюжета и главных героев, сходство драматических произведений ограничивалось внешними чертами. У Колышко акцент был сделан на политическую злободневность, публицистическую сатиру. Политическая же сторона «Вождей» стала лишь фоном для отображения любовной и психологической линии. Иначе говоря, если в «Большом человеке» высокопоставленный сановник – в центре сочинения, то в «Вождях» он – только одна из сюжетных линий. Рецензент журнала «Театр и искусство» определил это различие следующим образом: «То, что хорошо у Сумбатова ‹…› собственно, имеет мало отношения к действительности “большого человека”, мало отвечает бытовой правде, и в этом отношении “Вожди” уступают “Большому человеку”. Наоборот, пьеса Колышко, гораздо ближе, документальнее захватывая среду, уступает пьесе Сумбатова в смысле театральной техники и широкого сценического письма…»[708]

Отмечалось, что и по качеству постановки «Большой человек» уступает «Вождям». Один из рецензентов так описывал свое впечатление: «В общем же, в сценической обработке [ «Большого человека»] допущена словно намеренная небрежность, приемы сплошь и рядом отдают глубокой стариной, как будто автор совершенно равнодушен к современным требованиям театра»[709].

Газетчики сопоставляли драматические произведения[710]. «Биржевые ведомости» активно пропагандировали сочинение Колышко, не гнушаясь откровенной ложью. Так, в редакционной статье в декабре 1908 года утверждалось, что «Вожди» якобы сняты с репертуара, поскольку не пользуются успехом у публики. В то же время, уверяла газета, «Большой человек» неизменно делает полные сборы. Издание резюмировало: так как на императорской сцене шли «Вожди», а не «Большой человек», казна понесла существенный материальный урон[711]. Этой уткой «Биржевые ведомости» преследовали одну цель – прорекламировать произведение своего сотрудника Колышко.

Судя по дневниковым записям Теляковского, «Вожди» шли вплоть до начала февраля 1909 года и делали неплохие сборы (всего – двадцать один сбор, хотя это и более скромно по сравнению с сорока сборами «Большого человека»)[712]. Любопытно, что на десятом, аншлаговом представлении «Вождей» 30 декабря 1908 года присутствовал министр императорского двора барон В.Б. Фредерикс[713].