Труба Иерихона - Юрий Никитин

Лязгнул засов. Дверь с жутким скрипом отворилась. На порогепоявился хмурый немолодой мент, под мышкой раструб пожарного шланга. С порогакрикнул зычно:

Коля, открывай!.. Дай напор побольше.

Из раструба полилась вода, хлынула потоком, затем ударила стакой силой, что мент прижался спиной к косяку, чтобы не вынесло в коридор.Струя ледяной воды била, как водяная пушка. Головань застонал, попробовалзакрыться от твёрдой, как деревянный кол, струи. Руки едва двигались, тело неслушалось вовсе.

Сильная струя двигала тела, вымывала кровь, смывала брызгисо стен, уходила в зарешечённое отверстие в полу. Кто-то простонал, стучазубами как в лихорадке:

Довольно... Мы замёрзнем!

Мент, продолжая поливать, холодно удивился:

Так рано?.. До утра ещё далеко. А ночи и правда здесьхолодные.

Ещё минут пять жёсткая ледяная, как смерть, струябезжалостно била в тела, разбрызгивалась от стен. На полу и стенах уже ни капликрови, блестят, со всех пятерых смыло даже намёки на что-то красное.

Наконец плеск прекратился. Снова лязгнула дверь, прогремелзасов. Головань поднял голову. Его трясло как в лихорадке, мокрая одеждаприлипла, отбирала остатки тепла.

Салажонок, самый младший, снова ревел, но уже беззвучно,безнадёжно. Крупные детские слезы выкатывались из чистых глаз. Только скуларазбита кованым сапогом, меньше всего получил, гадёныш, но все равно скулит,стонет, воет...

Головань хотел сказать, чтобы умолк, но самого жуткий страхсковал так, что всё тело пронизывало как электрическим током.

Бетон...ный... пол... прошептал кто-то рядом. Мы... все...воспаление легких... как минимум...

Головань кое-как заставил себя собраться с силами. В этойстрашной комнате, когда они лежат в лужах ледяной воды, голос прозвучалнеестественно громко:

Дождёмся утра. Нас выпустят, обещаю! Всегда выпускают утром.Для нас нет статьи, брат обещал...

Из дальнего угла Шмендрик сказал хрипло:

Шука ты, Головань. Што мне ш того, што выпуштят?.. У менявше шубы вон на полу... И колено перебито...

Брат им иск вчинит, пообещал Головань.

А што мне ш твоего ишка, ответил Шмендрик. К тому ше... мыне то напали на них шами... не то шопротивлялишь...

А Зямик, гнида мелкая, добавил мстительно:

Он сказал, что и братом твоим займутся.

Он юрист, сказал Головань, бодрясь. У него все законы!

Ша наш тоше вше шаконы, сказал Шмендрик. Вон привешут твоегобрата шюда, отделают так ше... ша шопротивление... Нет, ша нападение намилишию...

Не посмеют, хотел сказать Головань, но язык внезапнопримерз. Посмеют, мелькнула паническая мысль. С ними уже посмели. На силуначали отвечать силой.

Утром их вышвырнули. Начальник отделения напутствовал скрыльца:

Это было, как вы понимаете, цветочки. Чтоб запомнили. Вследующий раз... а я вас всех знаю как облупленных, так легко не отделаетесь.

Головань шёл, стиснув зубы, хромая на обе ноги. Избитый,униженный, он понимал, что должен бы гореть жаждой мести, но вместо этого еготрясло, одежда всё ещё не высохла, ледяной холод вгрызся в кости, заморозил тамкостный мозг.

А желудок оттягивала глыба льда. Тело помнило, как его били,распростёртого на бетонном полу. Били лежачего, били беззащитного, билидубинками, топтали сапогами.

Сволочи! Сволочи. Сволочи. Неужели в самом деле придётсяотказаться от таких ночных развлечений? Эти сосунки, что с ним, уже струсили.Уже вечерами будут усердно сидеть за книжками, учить уроки. Но он настоящаякруть!

Но с холодком понимал, что страшно будет даже выйти наулицу. Его бритую голову запомнили. Могут навесить и то, чего не делал. Накого-то, тихого да смирного, не навесят, а ему, крутому и непокорному, присобачат.И загремит на всю катушку.

После высадки штатовского десанта в Приморье как-то не дошпионских игр с княгиней. Я из тех уродов, которые не только женщин любят, но иРоссию. Правда, странною любовью... но всё же люблю. А когда ей хреново, каквот сейчас, то даже больше люблю, чем женщин.

Эти мысли вяло толклись в черепе, когда далеко за полночьвылез из машины, отказался от услуг Володи всё проверить, однако он всё равноподнялся со мной на лифте, дождался, пока я пытался попасть ключом в замочнуюскважину, время всё-таки позднее, опасное.

Хрюка вылетела как пушечное ядро. Я успел заслонитьсядверью, а Володя мужественно принял её на грудь, подхватил, чем она тут жевоспользовалась и взобралась ему на голову.

Домой, велел я строго. Володя, отпустите пёсика...

Пёсика... пролепетал Володя. Пёсик это ко-гда пёсик, а неверблюд с клыками!

Он бережно опустил этого маленького носорога на площадку.Хрюка повиляла ему хвостиком, улыбнулась и понеслась на кухню показывать своюпустую миску.

До завтра, сказал я слабым голосом.

Голова гудит, почти на ощупь включил комп, открыл почтовыйящик. Устал, поздно, решил письма идиотов сразу в мусорную корзину. Все равночитать не буду, даже если появится время. Хотя вот говорю «открыл почтовыйящик», уже давно так говорю, но кто-то поймет это по старинке, что в подъездеоткрываю ржавым ключиком железный ящик, счастливый, что подростки не бросили вщелочку окурок и не сожгли там всё...

На самом же деле и почтовый ящик открываю щелчком мыши попиктограмме на экране компа, и конверты вскрываю таким же щелчком, и в мусорнуюкорзинку отправляю такую же, нарисованную. Но две трети всё же бросаю в корзинубез щелчка открывания: по одному обратному адресу или по адресанту, которогосчитаю придурком.

С рекламными листками понятно, это всё в корзину, откудатолько узнают мой электронный адрес, а вот с придурками чуть сложнее.

Их отсеиваю по простому признаку: все, кто взял себе пышныеники, люди... не совсем умные, если говорить дипломатически. А придурков мне хватаети в Кремле, там общаешься по необходимости, зачем же ещё и дома по доброй воле?

Я, например, ещё в детстве из понятного только мне чувствапротеста называл себя жабой, и даже для емэйла взял frog@, а когда все вокругзвали себя и друг друга лапушками, кошечками, барсиками, птенчиками, я себягордо называл жабой, а для женщин... гм... находил менее затасканные штампы,чем всякие там лапушки.

Сейчас же вот две трети конвертов подписаны никами: Сократ,Евпатий Коловрат, Рюрик, Тор, Бальдур, Супермен, King, God, Ланселот, КарлВеликий, Барон, Заратустра, Будда, Конунг... Конечно, не все из этих придурковсовсем уж клинические идиоты, но я не врач, пусть клинических от неклиническихотсеивают те, у кого больше времени. Я просто отправляю одним щелчком мыши, невскрывая конверты, в нарисованную корзинку. Понятно же, что если нектоподписался Аристотелем, то в письме одна дурь, если Пушкиным то двух словсвязать не может, если Ньютон то у такого дважды два равняется стеариновойсвече, а если Супермен то сам шнурки себе не завяжет.