Перстень Григория Распутина - Юлия Алейникова

– Но почему в таком случае вы просто не развелись? – логично поинтересовался капитан.

– А дети? К тому же я не работала, а еще отец, у него слабое сердце, – раздраженно дернула плечом Нина Игнатьевна.

– Как долго это продолжается?

– Хм, очень долго, – невесело усмехнулась Нина Игнатьевна. – Почти десять лет.

– Виной этому была Таисия Собинова? – решил продемонстрировать собственную осведомленность Юрий Петрович.

– О! Уже доложили! – хлопнула себя по обтянутой нейлоном коленке Нина Игнатьевна. – Что ж, да, все началось с Тайки. Эта провинциальная вертихвостка положила глаз на Бориса. Ей мало было, что за ней увивалась половина института. Нет, ей не нужны были тощие студенты, нищие аспиранты, ей подавай маститого ученого с именем и перспективами. – Эти вульгарные слова почти до неузнаваемости изменили облик шикарной утонченности, присущий Григорьевой, от нее повеяло базарным прилавком. И она, очевидно, это понимала, но остановиться все же не могла. Очевидно, слишком долго копились обиды и взаимные претензии в семействе Григорьевых. Необходимость поддерживать плакатный фасад измотала, обессилила супругов. И вот прорвало.

– Сперва я думала, это пустое увлечение, пройдет. И хотя добрые люди регулярно сообщали мне о романе мужа, я терпеливо ждала, надеялась, что он одумается. Но когда этот дурень заговорил о разводе, залепетал о вечной, настоящей любви, у меня просто не осталось выбора! – Лицо Нины Игнатьевны пошло пятнами, руки дрожали. – Ради него я пошла на унижение, написала в профком и парторганизацию. Ему было все равно. Он готов был ради нее на любые жертвы! И тогда мама посоветовала мне поговорить с Собиновой. Я взяла детей и поехала к ней. Вы не представляете, чего мне это стоило! Но я поехала.

– И что же было дальше?

– О! Это был достойный спектакль! – с кривой усмешкой проговорила Нина Игнатьевна. – Она рыдала, говорила, что любит его больше жизни, что не хочет никому зла, извинялась, корила себя, но я четко объяснила ей, что живет Борис в нашей квартире, у него нет даже собственного угла плюс алименты на двоих детей. Светлане тогда едва исполнилось три годика. На следующий день ее на кафедре и след простыл. Оставила Борису слезливое прощальное письмо.

– А что же ваш муж?

– О! Он искал ее, устраивал истерики, винил меня в собственной глупости, умолял отпустить, а потом вдруг затих. С тех пор ему не было до нас никакого дела. Ни до меня, ни до детей. В последнее время у него наладились отношения со Светланой, а с сыном они по-прежнему чужие люди, – с горечью проговорила Нина Игнатьевна. – Он категорически не одобряет увлечений Сергея, считает, что на свете есть только его артиллерия! А мальчик талантлив, у него большое будущее, а то, что он любит красиво одеваться, так это просто от развитого чувства прекрасного!

– Ясно. Значит, у вашего мужа были конфликты с сыном?

– Конфликты? Нет. Вы, вероятно, плохо меня слушали. Ему было наплевать на сына, просто каждый раз, когда Сергей обращался к нему с просьбой помочь, тот всякий раз отказывал.

– Помочь в чем? – уточнил капитан.

– Помочь деньгами. Иногда знакомые предлагали Сергею какие-то привозные вещи, куртку или дубленку, он студент, своих денег у него нет, я тоже мало зарабатываю, и, разумеется, в таких случаях он обращался к отцу.

– И тот ему каждый раз отказывал?

– Да. Приводил примеры из собственной молодости и советовал заняться разгрузкой вагонов или еще чем-нибудь в этом роде. «Социально полезным», как он выражался.

– Вы считаете, он был не прав?

– А вы, разумеется, считаете, что прав? А то, что мальчику надо учиться. То, что у него большие нагрузки в институте? Впрочем, в последнее время Сергей действительно устроился на подработку, – с усталым вздохом пояснила Нина Игнатьевна.

– Куда, если не секрет?

– На Ленфильм, статистом, и, кажется, иногда они с ребятами подрабатывают в театре.

– В каком?

– Понятия не имею. Да и какое это имеет значение. К отцу за деньгами он перестал обращаться, и вообще, мне кажется, они практически не разговаривали.

– А ваши родители, что они думали по поводу вашей семейной жизни? Вы ведь проживаете все вместе?

– Да, разумеется. Отец тоже не одобрял увлечений Сергея, он вообще очень любил Бориса и, как правило, держал его сторону, мама относилась к нам с сыном с большим пониманием.

– А ваши отношения с мужем, что они думали по этому поводу?

– Отец ни о чем не догадывался, мама знала. Но считала, что нам стоит сохранить семью, но открыто никогда не вмешивалась. С Борисом они поддерживали ровные доброжелательные отношения. Мама считала Бориса выгодной партией и не советовала разводиться. Впрочем, в последнее время я стала задумываться о разводе.

– В самом деле? Почему же?

– Из-за Валерия. Вначале я заводила романы, просто чтобы досадить Борису, вывести его из себя. Потом, это стало меня развлекать. Но вот с Луговым у нас все сложилось совсем иначе. Я люблю его, – просто проговорила она. – И он меня любит. У него не такое солидное положение, как у Бориса. Да и оклад меньше, но это все неважно. Сергей уже вырос, Светлана тоже совсем взрослая. Мы думали, что я временно перееду к нему. У него маленькая однокомнатная квартира на Московском проспекте. Потом они могли бы поменяться с Борисом. Я хотела в ближайшее время все рассказать мужу, но не успела.

– Семья знала о ваших планах?

– Нет. Приличнее было сперва поговорить с Борисом.

– Что ж. С этим все ясно. Давайте ваш пропуск и поищите, пожалуйста, фотографии с перстнем. Наш сотрудник заедет к вам вечером.

– Конечно. – Она встала и пошла к двери, но, взявшись за ручку, остановилась и вдруг проговорила, словно желая поставить точку в разговоре: – Когда я вошла в кабинет и увидела мертвого Бориса, я испугалась. Испугалась, что не смогу теперь сказать ему о разводе. Представляете? – Нина Игнатьевна невесело улыбнулась. – Это было первое, о чем я подумала. А как же теперь развод?

Едва дверь за Григорьевой закрылась, полковник Чубов взволнованно вскочил с места.

– Вы слышали, Юрий Петрович, что сказала Григорьева? Перстень был у ее мужа с тридцать девятого года! Невероятно! Как он к нему попал? Надо немедленно выяснить биографию покойного, найти точки соприкосновения с семьей бывшего владельца перстня. Этого доктора… как же его? Ах да. Платонова. И его жены. Ну, тут я сам, главное, биография убитого!

Таким возбужденным Юрий Петрович полковника еще ни разу не видел, он словно помолодел, что-то мальчишеское, отчаянное проглянуло в его внешности.

– Сделаем, Яков Михайлович.

– Жаль, что этот Григорьев не выжил, – с сожалением заметил полковник, выходя из кабинета. – Итак, жду от вас информации. И по Карякину тоже.