Перстень Григория Распутина - Юлия Алейникова

Эльвира Игоревна сидела молча, поджав губы, тяжело дыша, и судорожно искала выход из ситуации, в которую сама же себя загнала. Выхода, кажется, не было. Капитан мастерски расставил сети. Саня с Никитой с завистью и восхищением наблюдали за работой начальника. Профессионал! При минимуме фактов такая результативность.

Эльвира Игоревна буравила капитана тяжелым, недружелюбным взглядом, пыхтела, потела, но, видно, так ничего умного и не придумала. Тяжело, шумно выдохнув, она как-то сникла, словно сдалась.

– Да, хорошо. Это правда, – проговорила она слабым, не свойственным ей голосом, а Никита и Саня у нее за спиной обменялись довольными улыбками. – Я долгие годы любила этого человека. Еще со студенческой скамьи. К сожалению, безответно. Но что бы вам ни говорили мои «доброжелатели», Ситников все время давал мне надежду; если бы он хоть однажды сказал, что все бессмысленно, что я ему безразлична… – с нотками нарождающейся истерики в голосе сетовала Эльвира Игоревна. – Я половину жизни потратила на ожидания! Он погубил мою молодость!

Слышать о загубленной молодости из уст кряжистой, громоздкой Эльвиры Игоревны было до смешного нелепо, казалось, ее сразу изваяли такой, какая она была сейчас.

– Думаю, вы несколько передергиваете, – не поверил ей капитан. – И сам Ситников, и ваши общие друзья и знакомые неоднократно сообщали вам о бессмысленности, неприличности и неуместности вашего поведения. Ситников никогда в жизни не давал вам никаких надеж, просто он не был груб с вами и невероятно терпелив. А вы слишком упрямы и непонятливы. Но вероятно, в конце концов, и до вас дошло, что все ваши потуги безрезультатны. Вы сдались, но затаили обиду и даже возненавидели объект своей прежней болезненной страсти с такой же силой и несокрушимостью, с какой прежде его любили, – рассказывал капитан тихим проникновенным голосом, глядя в глаза Эльвире Игоревне, и та слушала его как завороженная, не пытаясь спорить. – Время шло, а ненависть не проходила. Наоборот, усиливалась, к ней добавлялись горечь, разочарование, одиночество, возможно, сожаление. Ваша жизнь подходила к концу, и вы с запоздалым сожалением понимали, что потратили ее на погоню за призраком. Эти чувства копились, душили вас и наконец выплеснулись в акте неконтролируемой сокрушительной ненависти. Вы убили Ситникова. Убили жестоко, хладнокровно, без сожалений.

– Нет! – Этот крик разорвал сонный покой кабинета, наколдованный капитаном Филатовым, заставив всех вздрогнуть. – Я не убивала, не убивала его, честное слово! – И Эльвира Игоревна разрыдалась. Выглядело это пугающе. Она содрогалась всем своим телом, издавая рокочущие, протяжные звуки.

Никита с Саней переглянулись, но капитан дал им знак помалкивать и терпеливо ждал, когда Кавинская будет в состоянии говорить. Минут через пять, когда рокот стал чуть тише, а тело перестало сотрясаться, он задушевным голосом предложил.

– Эльвира Игоревна, расскажите мне, как все произошло.

– Я… Я… Я действительно была в отчаянии, – всхлипывая и прерывисто вздыхая, проговорила Кавинская своим густым баском. – Я вдруг прозрела, вдруг поняла, что жизнь кончена, что прожила я ее в каком-то дурмане, в какой-то гонке за счастьем, а самого счастья в ней так и не было. Была семья, но я ее никогда не ценила и потеряла. Дети меня не любят и презирают. Даже друзей у меня нет, только коллеги, да и те смотрят косо. Одиночество стало моим уделом. Я была в отчаянии… – Тут она вдруг как-то неестественно покраснела и заморгала глазами. Выглядело это так, словно идол с острова Пасхи решил вдруг пококетничать.

– Эльвира Игоревна! – ободрил ее капитан.

– А потом, когда я была в одном шаге от… от прощания с миром, я встретила Наума Феликсовича. Этот человек изменил всю мою жизнь. Я вдруг ожила, я почувствовала себя нужной. Любимой! – в юношеском восторге вещала Эльвира Игоревна. – Тот день, о котором вы говорите, я провела у него. Его семья наконец-то уехала на дачу, и весь день… – Саня зашелся от кашля, перебив Эльвиру Игоревну. Его согнуло пополам неожиданным приступом, он буквально захлебывался.

– Никита Александрович, – строго проговорил капитан, – помогите коллеге, проводите его в коридор.

И хотя Никите вовсе не хотелось пропустить даже часть беседы, он вынужден был встать и вывести Петухова в коридор, чтобы тот мог вдоволь повеселиться.

– Простите, Эльвира Игоревна, – извинился капитан. – Продолжайте. Значит, седьмое июля вы провели у вашего знакомого? Как его имя?

– Зайчонков Наум Феликсович. Это удивительный человек, удивительный. Тонкий, умный, заботливый. Его жена не так давно скончалась, он все еще носит официальный траур, поэтому мы не можем вслух заявить о наших отношениях, его семья, друзья могут неправильно нас понять, это неудобно. Но как только траур закончится, мы воссоединимся навеки, – с девичьей восторженностью делилась Эльвира Игоревна.

– Ну, что же, Эльвира Игоревна, мы, безусловно, вынуждены будем проверить ваши показания, а пока вы можете быть свободны, и желаю вам счастья, – проговорил капитан, делая знак Никите проводить Эльвиру Игоревну на выход.

– Элечка! – едва они вышли в коридор, раздался чей-то надрывный вопль, и на Эльвиру Игоревну налетел худосочный плюгавый мужичонка с седым хохолком на голове.

– Борис? – неприязненно взглянув на плюгавца, прогудела Эльвира Игоревна. – Ты что здесь делаешь?

Никита с удивлением взглянул на Кавинскую: от раскаявшейся, раздавленной грузом собственных ошибок и полной нежности влюбленной женщины не осталось и следа. Перед Никитой вновь стояла чугунная баба, грубая и бессердечная. А может, она их просто разыграла? Они ее сейчас отпустят, а она подастся в бега?

– Элечка! Мне сказали, что Ситникова убили! Это правда? Да?

– Да, – сухо ответила Кавинская.

– Элечка, но это же прекрасно, значит, теперь мы можем быть вместе, никто нам больше не помешает! – бросаясь с разбегу на крепкую бычью шею жены, радостно восклицал Борис Михайлович.

– Не можем, – отцепив с себя бывшего супруга, решительно заявила Эльвира Игоревна и, печатая шаг, направилась к выходу.

– Элечка, ну почему? – Борис Михайлович стоял посреди коридора, маленький, потерянный, жалкий.

Никите даже захотелось погладить его по голове, как маленького.

– Пойдемте, Борис Михайлович, вас ждут – Он ласково положил руку на плечо огорченного Кавинского и повел его на допрос.

Тот, кажется, вообще не понимал, куда и зачем его ведут, шел, пошатываясь, слепо глядя перед собой и что-то бормоча про Ситникова и любимую женушку. Бывшую.

– Проходите, Борис Михайлович. Присаживайтесь, – встретил потерянного Кавинского капитан Филатов, а Никита за спиной Бориса Михайловича состроил скорбную мину, покрутил пальцем у виска и сокрушенно покачал головой. Это должно было означать, что с клиентом бо-ольшие проблемы. Капитан его понял.

– Борис Михайлович, вы хорошо себя чувствуете? – ласково поинтересовался капитан.

– Что? Да… да. Благодарю вас.