Перстень Григория Распутина - Юлия Алейникова

– Вы понимаете, где вы находитесь?

– Да, безусловно, – постепенно включался в происходящее Борис Михайлович.

– Очень хорошо. А в связи с чем вы здесь оказались? – задал чуть более скользкий вопрос капитан.

– Молодой человек, который привез меня сюда, сказал, в связи со смертью Ситникова. Правда, я не совсем понимаю, при чем тут я? – нахмурился озадаченно Борис Михайлович. – Он что-то говорил про мою супругу, Эльвиру Игоревну, я сперва подумал, что, возможно, она просила меня приехать, а теперь уж и не знаю, – пожал он худенькими плечиками.

– В таком случае просто припомните, чем вы занимались днем седьмого июля и кто может это подтвердить?

– Я уже объяснял молодому человеку, чем занимался, но вот кто может это подтвердить? Затрудняюсь. Впрочем, про анализы подтвердят в поликлинике, в магазине меня, возможно, тоже вспомнят, и потом, я пользовался скидочной картой, дочь говорит, что по ней, если даже чек потерял, можно все равно и товар вернуть, и если покупку забыл в магазине, позже ее забрать. Может, по ней меня вспомнят? – неспешно рассуждал Борис Михайлович. – Вечером меня зять видел, а вот днем я один дома отдыхал.

Саня, который, отсмеявшись в конце коридора, проскользнул мышкой в кабинет и теперь сидел на своем месте, изо всех сил сигнализировал глазами капитану, что, мол, вот он, голубчик, тепленький!

Капитан его пантомиму строгим взглядом пресек, но к сведению принял.

– Жаль, но думаю, этот вопрос мы еще успеем прояснить, – проговорил небрежно капитан и продолжил тем же тоном: – Борис Михайлович, а как давно вы в последний раз встречались с Алексеем Родионовичем Ситниковым?

– С Ситниковым? Очень давно. Еще до развода. Потом нам и встретиться-то было негде, – почесал хохолок на макушке Борис Михайлович.

– Позвольте. Но ведь уже после развода вы были у него на службе, писали жалобы на него, заявления, передавали их руководству центра, в профком. И даже, мне кажется, в комитет здравоохранения, – мягко напомнил Кавинскому Артем Денисович.

– Ну да, – чуть замявшись, согласился Борис Михайлович. – Писал, потому что не мог молчать. Ситников был человеком глубоко аморальным, даже растленным, он разбил мою семью, но с ним самим я не встречался! Я доверил его судьбу общественным организациям и его руководству, – с пафосом докладывал Борис Михайлович.

– А по моим сведениям, – по-прежнему доброжелательно заметил капитан, – вы приезжали к нему на службу, пытались публично выяснять отношения, и тому есть свидетели. Причем они утверждают, что вы угрожали Ситникову самым серьезным образом, и коллеги даже советовали ему обратиться в милицию.

– Ложь! Наглая ложь! – встрепенулся Борис Михайлович и даже пальцем ткнул в капитана. – Я протестую! К тому же это было сто лет назад, и вообще все это неправда, я давно забыл этого презренного прелюбодея и вычеркнул память о нем из анналов своего бытия!

– Странно. А сегодня так радостно отмечали его смерть с нашим коллегой, как будто только вчера выясняли с ним отношения, – удивленно пожал плечами капитан.

– Ваш коллега напомнил мне о нем первым, и потом он представился мне другом бывшей супруги, и вообще… – путался и волновался Борис Михайлович. – Мне полагается один звонок! Да, полагается! – нервно, напористо выкрикнул Борис Михайлович, и глазки его тревожно забегали, словно ища пути спасения. – Дайте мне немедленно телефон! – верещал он, все более возбуждаясь.

– Вы желаете совершить звонок с моего номера? – заботливо поинтересовался капитан.

– А можно со своего? – тут же ухватился за идею Борис Михайлович.

– Извольте, – с интересом предложил капитан, и Никита с Саней с не меньшим любопытством стали ждать, кому же позвонит сия колоритная личность.

– Софа? – вцепившись в трубку двумя руками, взволнованно воскликнул Борис Михайлович. – Софа, это я, Боря, я в Следственном комитете, меня обвиняют в убийстве! Софа, немедленно пришли Алика, мне шьют дело! – скороговоркой распорядился Борис Михайлович и, закончив разговор, повернулся к капитану и с благостным видом пояснил: – Алик – это мой племянник, очень славный мальчик, большая умница, работает в городской коллегии адвокатов. Так что до его приезда я не скажу больше ни слова.

И он действительно демонстративно замолчал.

– Борис Михайлович, – предпринял попытку вернуть подозреваемого в русло добровольного сотрудничества капитан Филатов, – вы понимаете, что ваше нежелание сотрудничать со следствием может быть истолковано не в вашу пользу?

– Только в присутствии Алика, – коротко ответил Кавинский и окончательно замолк, холодно глядя на присутствующих умным, расчетливым взглядом.

Однако, отметил про себя Никита, вспоминая поведение Эльвиры Игоревны, едва покинувшей кабинет Филатова. Похоже, эта семейка профессионально дурила им головы, прикидываясь идиотами, а по факту они легко могли пристукнуть Ситникова, причем как вместе, так и по отдельности. И как ни прискорбно было Никите констатировать сей факт, но супруги Кавинские гораздо больше вызывали подозрений, чем старый засиженный жлоб Струганков.

Мурзин сидел в кафе-мороженое напротив Казанского собора, которое в народе нелепо называлось «Лягушатником», очевидно, из-за плюшевой зеленой обивки диванов и цвета скатертей, и рассматривал сидящую напротив него девушку. А девушка смотрела в окно. Стоял чудесный апрельский вечер. По Невскому плыл неспешный поток гуляющих. Стройные девушки постукивали тоненькими каблучками по тротуару, плечистые спортивные парни решительно и энергично печатали шаг, парочки, взявшись за руки, брели, не замечая ничего вокруг. Машины неслись по мостовой, и заходящее солнце, отражаясь от их стекол, рассыпалось по тротуару и по фасадам зданий миллионами солнечных зайчиков. Под сводами колоннады Казанского собора вокруг парня с гитарой собралась небольшая компания, несколько парочек даже танцевали. Но Мурзину было интереснее рассматривать сидящую напротив девушку, чем наблюдать течение жизни за окном.

Ради свидания Людочка распустила свои пушистые волосы, и теперь они крупными локонами рассыпались по ее худеньким плечам. У нее были длинные ресницы с загнутыми вверх кончиками, и когда она опускала глаза, то от ресниц на щеки падали тени. А кожа лица у нее была ровная, нежная и в меру румяная.

– Саша, почему вы меня так рассматриваете? – отрываясь от мороженого, с улыбкой спросила девушка.

– Потому что мне крайне приятно вас рассматривать, вы очаровательны, – грубо польстил ей Мурзин. Тонкие комплименты и изящные манеры никогда не были его коньком, но при этом еще ни одна женщина не пожаловалась на его топорную лесть.

– А я думала, вдруг вы меня узнали, – загадочно произнесла она, и лицо ее посерьезнело.

– Узнал? А разве мы знакомы? – решив, что она просто дурачится, подыграл ей Мурзин.

– Не совсем, – без намека на шутку проговорила Людочка. – Тогда вы были слишком взрослым и популярным, чтобы обратить на меня внимание.