Хроника смертельной весны - Юлия Терехова

— Готова? — Борис довольно улыбался. — Ты чудо, подруга!

— Ты великий танцовщик, Боренька, — Анна улыбнулась ему в ответ. — Спасибо тебе!

— Всегда пожалуйста, — с этими словами он вывел ее на авансцену. И вновь зал Опера де Пари взорвался приветствиями русскому балету… И вот, на пике этой оглушительной волны, занавес медленно распахнулся, явив публике замерший в ожидании кордебалет и — серьезного до чрезвычайности директора Жоэля. Властным жестом он заставил аплодисменты смолкнуть. Заинтригованная публика не могла оторвать глаз от сцены, а сердце Анны бешено заколотилось — подобное антре могло означать только одно. Звукорежиссер вынес на сцену микрофон. Директор откашлялся и произнес:

— По предложению Аурелии Дюпон, директрисы балетной труппы Парижской Оперы, я, Николя Жоэль, директор Парижской оперы, счастлив, провозглашая Анну Королеву новой этуалью Национальной Парижской Оперы после исполнения ею партии Лизы в балете «La Fille mal gardée» на музыку Луи Жозефа Фердинанда Герольда, на сцене Опера Гарнье третьего сентября 2014 года…

…Ах, если б не тягостные мысли о пропавшей дочери Антона! Они оставили Анну на два часа, пока она была на сцене. Ее сердце взмыло ввысь — не могло быть минуты большего торжества, чем та, когда ее, девочку из провинциального уральского города провозгласили — a été nommée[187] — этуалью, возведя в высший ранг балетного искусства. Ее глаза сияли, словно звезды, директор нежно обнял ее, Борис же подхватил на руки и закружил по сцене. Но стоило ей закрыть за собой дверь гримерки, как на сердце вновь опустилась гнетущая печаль, и ощущение триумфа испарилось, словно не стояла она только что на авансцене, осыпаемая цветами — а, напротив, ее безжалостно освистали оплаченные завистниками claqueurs[188]…

После исчезновения пейнеты похитители больше не давали о себе знать, ей никто не звонил, и Анну охватывало отчаяние. Она попыталась позвонить по телефону из «черного списка» — разумеется, ей никто не ответил, кроме механического голоса «Le numéro n’est pas en servís»[189]. Что ж она наделала… Вот так просто, своими руками, отдала гребень! Надо было требовать гарантий, личной передачи пейнеты похитителям девочки. Франсуа утешал ее, как мог, но без особого успеха…

…В дверь гримерки постучали: — Войдите, — Анна поплотнее запахнула на себе шелковое кимоно. В комнату заглянул Борис. Его лицо блестело от крема, которым он только что снимал грим. — Привет. Ну, ты как?

— Отхожу, — чуть улыбнулась Анна, оттирая губкой слой тонального крема.

— Ты наступила мне на ногу в коде, — он устраивался в кресле поудобнее.

— Не ври! — Анна замахнулась на него пуховкой.

— Ладно, ладно, не наступала… Я не успел еще поблагодарить тебя.

— За что? — Анна взглянула на его отражение в зеркале.

— Это ведь ты замолвила за меня слово? Поэтому Дирекция Оперы меня пригласила?

Борис, разумеется, был прав, но Анне было некогда выслушивать его излияния. Ее ждали Жики и Франсуа.

— Боренька, какая разница? Ты гениален, об этом знает весь балетный мир. Наши имена давно связаны друг с другом. Поэтому твое приглашение было очень логичным.

— Разумеется, — самодовольно улыбнулся Левицкий. — Но все же… Спасибо, красавица.

Красавица? Ого! Анна удивленно вздернула брови — до сих пор Левицкий был не особо щедр на подобные комплименты. Кроме благодарности, на которую, кстати, премьер обычно скупился, здесь явно было что-то еще. Не иначе Бореньке что-то нужно.

— Ты нормально устроился? — спросила она, вспомнив, что Борис все никак не мог снять приличную квартиру — чтоб за вменяемые деньги, да и к Гарнье поближе.

Да, снял в субаренду отличную мансарду на Boulevard Montmartre[190]. До Оперы десять минут пешком.

— Прекрасно. — Анна вновь взглянула на него в зеркале и, видно, в ее взгляде уже недвусмысленно мелькнул вопрос «Ты чего хотел?»

— Н-да… — он продолжал мяться.

— Ну? — Анна повернулась к нему. — Хочешь что-то спросить?

— Не спросить, а попросить.

— Говори.

— Мне нужна машина. На сегодня и на завтра. Можешь одолжить?

Анна, ни слова не говоря, потянулась к сумке. Покопавшись в ее недрах, наконец извлекла брелок от кабриолета. — На! Она на стоянке премьеров и этуалей. Ты — хитрый льстец!

— Эй, эй! Ни слова лести! — Борис схватил ключи. — Красавица и… Кстати, правда, что ты выходишь замуж за герцога Альба?

— Да с чего ты взял? — ахнула Анна. — Сплетни собираешь?.. А ну, отдай ключ!

— Какие сплетни? — Борис быстро опустил брелок в карман. — Он сегодня пожирал тебя глазами, не скрываясь. Это может значить только одно…

— Отдай ключ, сплетник!

— Ты спасла мое реноме, — Борис быстро вскочил на ноги и одним прыжком оказался у двери. — Ты не представляешь — я тут снял одну мамзель из второго состава… — он чуть поклонился Анне: — Ваша светлость… Блин!.. — премьер еле успел выскочить за дверь — Анна запустила в него пуантом. — Вот ведь недоразумение, — проворчала она, вновь берясь за бутылочку с demaquillant[191]. Не успела она смочить ватный диск, как в дверь вновь постучали: — Entrez!

На пороге появилась Жики. — Ты готова, детка? Франсуа уже уехал, готовит какой-то сюрприз. Обещал прислать за нами машину.

— Очень предусмотрительно, — отозвалась Анна. — Кабриолет я отдала Боре. Он соблазняет девочку из кордебалета.

Жики опустилась в кресло, в котором несколько минут назад сидел Левицкий. — Ну, вот ты и звезда, детка. Как себя чувствуешь?

Анна улыбнулась дрожащими губами: — Как будто по ошибке заняла чужое место в ложе… А на самом деле мне — на галерку.

— Ну, что за глупости…

— Жики, мне не будет покоя, пока не найдена Тони.

— Детка, мы прикладываем максимум усилий. Ее ищет все парижское отделение.

— Но может, ее и в Париже давно нет! — в отчаянии воскликнула Анна.

— Мы ее найдем, — твердо сказала Жики. — Но сегодня — день твоего триумфа. Ты стала этуалью. Ты — великая.

— Господи, что за ерунда… — Анна опустила голову на руки и вздохнула. Жики погладила ее по гладко зачесанным белокурым волосам: