Из тьмы - Елизавета Викторовна Харраби

сам. Чудовищное зрелище. Не спать три ночи подряд вредно не только для здоровья, но и для общества — этак можно распугать всех людей в округе. Увидев кошмарные круги под глазами и сальные нечёсаные волосы, он вмиг ужасно захотел спать, поэтому вернулся домой и попросил брата, крайне увлечённо читавшего вслух какую-то, по мнению Тёмы, дешёвую беллетристику, освободить диван в гостиной.

— До второго этажа я не дойду! — после этих слов Тёма повалился на мягкую тахту и отключился на целые сутки. Ближе к утру ему приснилась Маргарита.

— Вот глупенький, — ласково шептала грациозная нимфа. — Думал, так просто выполнить все три просьбы? Какой ты у меня смешной!

— Рита, — воскликнул Тёма и подбежал к полупрозрачному силуэту. — Привет.

Сердце его колотилось так бешено, что стук его заглушал Тёмины слова.

— Я всего лишь хотел посмотреть на детей, — вымолвил он, — посмотреть, что они из себя представляют. Ты же знаешь, я их боюсь.

— Я так счастлива, что ты попробовал. А говорил, не поедешь! Пожалуй, я пойду тебе навстречу и сформулирую третью просьбу иначе: посети десять интернатов. Брать ребёнка на усыновление необязательно. Если на десятый раз твоё сердце не отзовётся, я освобожу тебя от всех трёх обещаний.

И она испарилась. Очнулся Тёма следующим вечером, снова обнаружив себя в окружении плачущих людей. На этот раз к ним присоединились Саша с Вероникой.

— Ребят, ну сколько можно, вы же постоянно ревёте! — засмеялся Артемий. — Ира, хорошая ты моя, ну что опять стряслось? Как видишь, я не пьяный, не под наркотиками, выспался, вечером ни в какой бар не собираюсь, смеюсь, радуюсь жизни, смотри! Обещаю, я больше не буду тебя огорчать. Никогда. И тебя, Ян, и тебя, Джо, никого. Так, я не пойму, вы плачете или смеётесь?

Ира устремила счастливый взгляд на Даниила, и тот, внимательно оглядев присутствующих, решил ответить за всех сразу:

— Тёма, твой роман гениален. Мы читали его всю ночь и буквально час назад закончили. Даже я под конец прослезился. Это невероятно!

— Вы читали мой роман? — удивился Тёма. — Я уже не помню, что там написал. Со стороны звучало не очень.

— Нам посчастливилось наблюдать самое настоящее чудо, — сказал Александр. — Обычно из-за психических расстройств люди сходят с ума и кончают с собой, потому что галлюцинации и неспособность управлять собственным телом мешают беднягам жить. А тут, верите или нет, совсем наоборот — галлюцинации заставили человека остаться в живых и, более того, совершать благородные поступки, думать о ближнем, творить и здраво мыслить. Взгляните на Тёму: он радуется, много гуляет, сам завтракает и убирает за собой со стола, пишет книги — да какие книги! — и с благодарностью встречает каждый новый день. Ценнее этого нет ничего, друзья. Слава Богу, что Тёма жив и здоров (я правда считаю, что он здоров). Да, разумеется, ему понадобится определённая помощь и поддержка с нашей стороны, и даже хорошо, что он состоит на учёте в психоневрологическом диспансере, но это такие мелочи по сравнению с тем, что происходило с нашим бедным другом ещё месяца полтора назад. Дорогой наш Тёма, мы все будем молиться за тебя, как молились и раньше. И я искренне верю, что теперь-то уж…

— …всё будет хорошо, — хором поддержали остальные и оглядели друг друга.

Ян, Джоанна, Ирина, Даня, Саша, Вероника — впервые за долгие месяцы улыбались все до единого. Каждый из них чувствовал себя ветераном войны и гордился тем, что победил-таки злейшего врага, освободив из плена истерзанную душу Артемия.

***

За месяц Тёма объехал одиннадцать детских домов, и после каждого визита всё больше сомневался. Дальше калитки он осмелился пройти дважды. Поздороваться с ребёнком — четырежды. Почувствовать хоть намёк на тёплое сочувствие и приязнь — ни разу. Тогда Артемий сам себе бросил вызов. Хоть он и обещал покойной жене остановиться на десятой попытке, разум продолжал давить на его чёрствое сердце, умоляя: «Давай попробуем ещё!»

Кравченко бесконечно долго ехал в трамвае, обдумывая сложнейшее решение в жизни. Он вышел на конечной и прошёл ещё несколько сотен метров. Перед ним стояло трехэтажное обшарпанное здание с высоким решётчатым ограждением, во дворе которого бегали дети. Разные дети. Мальчики и девочки, спокойные и агрессивные, плачущие и равнодушные. Но было то, что объединяло всех без исключения: одиночество. Сироты-инвалиды. Перхоть всего человечества. Эту перхоть сметали к окраинам, чтобы не утяжелять забальзамированный центр города тупыми жалкими личиками. Ещё некоторое время Тёма смотрел на ворота детского дома № 41. Затем нетвёрдой походкой направился к детской площадке во дворе интерната. Что-то особенное отличало этих детей от всех остальных. Чудаковатые стрижки, достоинством которых выступала некрасивая, лишённая изящества практичность, глупые растянутые кофты, растрёпанные сальные волосы, неловкие, неуютные движения, механически звучащая речь, отстранённая, без визуального контакта, с иной эмоциональностью. Это был другой мир, трудно поддающийся изучению. «Готов ли я?» — в который раз спросил себя Артемий. Ответа вновь не последовало. Душа его хранила молчание, сердце не хотело отзываться на крик о помощи. Он ничего не чувствовал.

— М-м-м-н-ню-ю-у-у! — послышался недовольный визг за его спиной. В снегу сидело крупное существо. Девочка. Глазки чёрные, хищные, как у зверька. Взгляд полубессознательный и почти животный, слегка подёрнутый дымкой, туманный, полный истомы и слепой доверчивости. На ней не было ни шапки, ни шарфа, и это в десятиградусный мороз. Куртка у неё не застёгивалась: сломана молния. Она сидела, била ладонями по сугробам и мяукала: «Мню, мяу, му, миу, няу!»

— Извините, тут это…

Артемий огляделся по сторонам, заметил на площадке двух воспитателей. Одна разнимала драчунов, другая надевала варежку девочке на инвалидной коляске.

— Что ж, котёнок, тогда будем знакомиться. Я Тёма, а ты?

Мужчина присел на карточки и протянул мяукающему ребёнку руку. Она начала мычать слоги и размахивать руками: «Чёма, мяу, Чёма, мо-о-о, мяу-мяу!»

— Понял. Покумекать не получится. Иди сюда. Оп! — Он поднял девочку на ноги и отряхнул от снега. — На, держи мою шапку, в ней тебе будет теплее.

Тёма надел свою ушанку на её замёрзшую головку. Девочка запрыгала, стала тыкать пальцем в его волосы и загадочно мурчать.

— Да, я рыжий, — рассмеялся Тёма. — Тебе нравятся рыжие?

Ребёнок не ответил, Тёма и не ждал никакого ответа.

— Мне вот не очень, — продолжал он, — по крайней мере не такой оттенок, как у меня и моего брата. У нас ржавчина какая-то на голове, такая шевелюра за километр видна. Кстати, да, у меня есть брат-близнец! Нас таких ещё и двое, представь себе. Когда-нибудь я вас познакомлю. А вот у жены моей, Риты, пастельные бледно-рыжие локоны. Идеальный