Афганский караван. Земля, где едят и воюют - Идрис Шах

Потом купец заговорил обо мне примерно в том же духе, что и остальные: он выразил удивление тем, что такой приятный и порядочный человек, как его собеседник, служит у вора, пользующегося столь дурной славой.

«Ах, – сказал мой друг, – это потому, что очень уж меня привлекает его лошадь».

«Лошадь? – спросил купец. – Что же особенного может быть в лошади?»

«Мне нельзя выдавать эту тайну», – сказал вор.

Но купец принялся всячески улещивать и умасливать его, и наконец мой друг, якобы поддавшись на эти уговоры, выложил ему историю, которую мы придумали вместе.

«Латифу больше нет нужды воровать, – заявил он. – Дело в том, что он умудрился выкрасть у прежнего владельца волшебную лошадь. Она ест сено, а испражняется золотыми монетами. Вот почему Латиф так роскошно одет».

Конечно, купец пришел в большое волнение: ему сразу же захотелось заполучить эту драгоценную лошадь, но он опасался обмана. Тут и настала пора привести в действие вторую часть моего хитроумного замысла. Купец попросил моего приятеля посидеть в лавке, а сам тайком пробрался в караван-сарай, чтобы посмотреть, как я кормлю лошадь.

Я рассчитывал, что именно так он и поступит. Поэтому, задав лошади корма, я собрал ее навоз и, промыв его в сите, с радостным возгласом извлек оттуда десяток сверкающих монет.

Наутро купец явился ко мне с визитом. Он предложил за лошадь десять тысяч золотых, но я отказался. Вскоре он поднял цену до двадцати тысяч и вдобавок пригрозил выдать меня властям, если я не уступлю: ему, мол, прекрасно известно, что я и есть тот самый Латиф, которого везде ищут. С притворной неохотой я согласился, но, прежде чем мы ударили по рукам, попросил его нанять меня конюхом, пояснив, что у меня нет сил расстаться с чудесным животным. Когда я поставил это условие, глаза купца заблестели от удовольствия. Я буквально читал его мысли и понимал, что он намерен избавиться от меня сразу же, как только завладеет моим сокровищем. В конце концов он увел лошадь, взяв с меня обещание приступить к обязанностям конюха на рассвете нового дня.

Однако буквально через считаные минуты, – заключил Латиф, – мой товарищ-вор и я уже отряхнули прах этого города со своих ног.

Ученики изумленно покачали головами, выслушав рассказ Латифа, а один из них, известный тугодум, спросил:

– Господин Латиф, но как в лошадиный навоз, который вы собрали, попало золото?

Латиф улыбнулся:

– Возьми лошадь, заправь в нее спереди несколько золотых монет, и ты увидишь, что выйдет из нее сзади.

Когда Латиф перешел к обсуждению третьего из китов, на которых держится воровство, его лицо, обращенное к внимательным ученикам, стало чрезвычайно серьезным.

– Знайте, о благородные специалисты по незаконному изъятию ценностей, что моя сегодняшняя речь затронет самую суть нашего ремесла.

Сегодня я собираюсь поговорить с вами о воображении. Правильное отношение к этому предмету быстро позволит вам понять, что работа воображения – это всего лишь форма обмана, который мы сочли формой лжи, в каковой я уже помог вам распознать особую форму воровства.

Допустим, человек что-то вообразил. Если этот человек – вор, то он уже на полпути к успеху. Он может представить себе, как крадется по крыше с намерением украсть дорогую вазу. Может представить, как удирает от погони, не говоря уже о предварительном переживании того душевного подъема, коим сопровождается захват вожделенной добычи.

Не менее ценным является и самообман, при котором человек, по сути, похищает нечто – пусть даже это лишь здравый смысл, время и перспективы – у самого себя.

И наконец, наиболее важным я полагаю прием, доступный только истинным мастерам, – внедрение своих фантазий в умы других людей, с помощью чего вор может проторить дорогу к удачной краже и даже спасти себе жизнь. В качестве иллюстрации к последнему тезису я приведу вам пример из собственного опыта.

Здесь Латиф сделал паузу, и слушатели затаили дыхание, понимая, что находятся в присутствии гения, оставившего неизгладимый след в истории и готового поделиться с ними частью своих секретов.

– Однажды, – снова заговорил Латиф, – я угодил в крайне тяжелую ситуацию. Меня поймали – да-да, и Латиф порой давал маху – и бросили в темницу. Этому способствовали ловкость главного визиря и предательство, но, поскольку детали моей поимки никак не связаны с воображением, я не стану сейчас тратить на них время.

Властный и хитроумный визирь содержал меня в отдельной камере: он хотел вскорости торжественно объявить царю, что ему удалось схватить самого Латифа-вора, и надеялся получить за это хорошую награду.

Через слугу визиря, сочувствующего всем несчастным, попадавшим в лапы к его хозяину, я отправил весточку своим товарищам по профессии, однако их ответ оказался неутешительным. Вся наша компания скрывалась на некотором отдалении от города, и кое-какие дополнительные трудности мешали организовать мой побег в ближайшие два дня, так что мне приходилось рассчитывать только на собственную смекалку и воображение.

Двух дней я ждать не мог. Визирь, снедаемый нетерпением и предвкушающий свой триумф, собирался заявить государю о моем пленении уже нынче вечером, а тот, безусловно, потребовал бы привести меня и казнить на месте, ибо я заронил у народа сомнения в его всемогуществе тем, что не один год водил за нос его прислужников.

В своем воображении – ведь именно о нем, не забывайте, мы и толкуем – визирь рисовал меня лежащим в темнице. Таким же образом он видел и себя – видел, как он докладывает обо мне царю и получает свою награду, скажем, в тысячу золотых. Как раз воображение этого злокозненного министра я и решил использовать против него самого, подключив к делу свое собственное.

Я догадался, что по пути во дворец, на высочайшую аудиенцию, визирь зайдет ко мне поглумиться и похихикать. Я также знал, что больше всего на свете, если не считать власти и денег, визирь любит… чеснок. И я уговорил своего тюремщика добыть мне немного самого свежего, самого лучшего чесноку, какой только можно было найти в городе.

И вот визирь появился в темнице, он был облачен в свои парадные одежды, лучился самодовольством и весело потирал ладони. Увидев его, я встал и притворился смущенным, спрятав руки за спиной. Естественно, он шагнул вперед и потребовал показать, что у меня там. Будто бы с неохотой я протянул ему чеснок.

Едва увидев любимое лакомство, он схватил его и принялся жевать без остановки, покуда не съел все до конца. Первая часть моего плана была успешно выполнена. Теперь следовало перейти ко второй. «Мой господин, – сказал я после того, как он известил меня о своем намерении сообщить царю, что меня взяли в плен, – я принимаю свою судьбу с должным покорством. Однако позвольте мне смиренно посоветовать вашей милости, съевшей немалую порцию чеснока, не дышать царю в лицо во время беседы с ним: вы ведь знаете, что чесночный запах не назовешь райским дуновением».