Афганский караван. Земля, где едят и воюют - Идрис Шах

Через пять дней после того, как царь объявил начальнику полиции свой ультиматум, главному сыщику повезло: он наткнулся на Латифа в городе. Латиф устал сидеть взаперти да к тому же был уверен, что, если преследователи окажутся слишком близко, ему на помощь придет вдохновение.

Краем глаза Латиф увидел начальника полиции, узнал его и зашагал быстрее. Его мозг лихорадочно работал. Когда полицейский был уже в сотне ярдов позади него, Латиф заметил прямо впереди аптечную лавку. Кинувшись туда, он бросил на стол золотую монету и поспешно сказал аптекарю и двум его помощникам:

– Мой бедный брат, за которым я присматриваю, страдает приступами безумия. Сейчас он идет за мной и может впасть в буйство. Возьмите эти деньги, добрые люди. Когда он войдет сюда, схватите его, привяжите к стулу и не отпускайте, пока он не уймется!

Потом он выбежал из лавки через заднюю дверь.

Начальнику полиции не дали ни единого шанса. И аптекарь, и его подручные были настоящими здоровяками и быстро скрутили свою жертву Они связали его по рукам и ногам, и вдобавок влили ему в горло опиумной настойки. Когда он снова пришел в сознание, они решили пустить в ход шоковую терапию и избили его бамбуковыми палками.

Собрав последние крохи разума, несчастный полицейский примчался к царю и попросил отсечь ему голову без промедления. Он причитал: «Я больше не могу, лучше смерть… Латиф-вор – самый умный человек в мире!»

Видя, что бедняга окончательно сломлен, царь отправил его работать на конюшни и разослал по всем улицам и базарам глашатаев, приказав им кричать:

Государь сдержал слово. Когда Латиф предстал перед ним и поведал о своих приключениях, он был назначен… начальником полиции.

Даже возглавив сыскное ведомство, Латиф не утратил сочувствия к своим прежним собратьям по профессии. Один из них, опасный разбойник, был схвачен, и Латиф не мог добиться его освобождения, как ни старался. Разбойник не только грабил и бедных, и богатых – он еще и разразился бранью в присутствии самого царя, когда его притащили к нему в цепях.

Разбойника приговорили к смерти через повешение.

В день казни отряд вооруженных до зубов стражей привел осужденного на эшафот. Латифу, как официальному лицу, тоже полагалось присутствовать на экзекуции.

– Латиф, спаси меня! – взмолился злодей.

Латиф грустно покачал головой и указал на воинов и полицейских, которые кишмя кишели на площади.

– Но как же твое вдохновение, Латиф? – спросил несчастный.

Когда на шею разбойнику уже надели петлю, Латифа вдруг осенило.

– Царь умер! – изо всей мочи закричал он.

Услышав эти страшные слова, люди в толпе стали громко причитать, а полицейские и воины со всех ног кинулись к своим казармам. Преступник, разумеется, сбежал.

Когда суматоха улеглась, царь велел привести к нему Латифа, закованного в цепи.

– Да как ты смел заявить, что я мертв? – Лицо царя было багровым от гнева. – Твоя выходка ничем не отличается от государственной измены!

– Ваше величество, – отозвался Латиф, – если с помощью двух слов я могу спасти человеку жизнь, ни причинив вреда никому другому, отчего же мне не сказать их?

– Но казнить и миловать – мое право, – сердито промолвил царь.

– Обычные люди могут делать то же самое, что и государи, только государи делают это лучше, – заметил Латиф.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что не способен действовать с той легкостью и простотой, какие доступны лишь самым могущественным владыкам, – пояснил Латиф. – Ведь того, чего я добился двумя словами, ваше величество могли бы добиться одним-единственным, просто сказав: «Прощен!»

– Что бы ты ни натворил, ты всегда выкрутишься, – усмехнулся царь и отпустил Латифа, щедро наградив его за лесть, но все же освободив от должности начальника полиции.

Говорящие попугаи были на родине Латифа в большой моде – иметь их стремились все. На немых же птиц никто и смотреть не хотел, так что Латиф легко раздобыл двух попугаев, которые не сказали бы ни слова даже под угрозой смерти.

Потом он отправился в караван-сарай.

Репутация Латифа была хорошо известна, поэтому в целом свете едва ли нашелся бы такой смельчак, который отважился бы вступить с ним в сделку. Вот почему все только смотрели, как он сидит посреди комнаты с двумя огромными клетками, накрытыми тканью, но никто не предлагал купить их.

Однако, как обычно бывает на Востоке, почти любой был готов потолковать о делах.

– Что это у тебя там, Латиф? – спросил один богатый купец, указывая на клетки. – Должно быть, говорящие попугаи?

– Да, о величайший из купцов, – ответил Латиф, – самые что ни на есть говорящие.

– Наверное, они знают больше слов, чем любые другие?

– Да, по крайней мере сотню слов.

Купец решил позабавиться за счет Латифа. Он не сомневался, что птицы вора знают одно-два словечка, а может быть, и полдюжины. Что же касается сотни, тут их владелец, конечно, преувеличивает. И он сказал:

– Какая жалость! А я-то искал парочку попугаев, которые не могут сказать ни единого слова, как ни бейся, чтобы заставить их говорить!

– Это очень редкая разновидность, – отозвался Латиф. – И сколько бы ты заплатил за пару таких необычных птиц?

Чтобы поддержать шутку, купец ответил:

– Я отдал бы за них вот этот кошель с золотом!

– Спасибо, – промолвил Латиф, забирая золото. – Если тебе удастся заставить хоть одного из этих попугаев хоть что-нибудь сказать, я заплачу тебе вдвое больше!

Латиф был представителем очень древнего рода воров, корни которого уходили в прошлое на много столетий. От своих предков он унаследовал старинный пергамент, передававшийся от отца к сыну, – его разрешалось вскрыть лишь мастеру воровского дела после того, как он продаст неговорящего попугая. Латиф распечатал свиток.

В пергаменте говорилось о потайном ходе в подземную сокровищницу царя. Строители заложили это место гранитными плитами, так плотно пригнанными друг к дружке, что между ними нельзя было просунуть даже лезвие ножа. Но одна плита поворачивалась на шарнирах – надо было только знать какая именно.

Латиф нашел этот потайной ход и несколько раз посетил сокровищницу, неизменно возвращаясь оттуда с мешками золота.