От любви до ненависти - Елена Белкина

Славика, завернув его (голову и плечи) в старый мешок, прикопали в овраге за домом.

Пришедшей матери сказали, что он уехал. Пил-пил и уехал. Даже не допил. И показали на две бутылки водки, которые заранее купили. Ангелина с горя стала их пить, выпила полторы и заснула. Тогда сестры ночью взяли тележку, на которой покойный отец возил в огород навоз, пошли в овраг, погрузили Славика на тележку, довезли до реки Чичавки, там перевалили в старую отцовскую плоскодонку, вывезли Славика на середину и, привязав к ногам тот же мешок, набитый обломками кирпичей, спихнули в воду.

Было следствие, которое быстро во всем разобралось. А тут и Славик всплыл в километре ниже Рудного: плохо мешок привязали, наверное.

Выяснилось, что Славик — находящийся в розыске рецидивист. Это, плюс изнасилование несовершеннолетней, говорило не в его пользу. Но самовольно убивать никого нельзя, поэтому Нинке грозил тюремный срок. Ангелина наняла адвоката, продав все накопленное за трудовую жизнь золотишко: сережки, кольца, перстенечки. Адвокат, приехавший из областного центра, молоденький совсем, недавний выпускник юридического института, имел с Нинкой свидание на дому (ее отпустили под подписку о невыезде, потому что единственный в ПГТ следственный изолятор был на ремонте). Он был интеллигент и эстет и оценил нездешнюю изящную прелесть Нинки. «Вы похожи на Мирей Матье, — сказал он ей. — У вас страстные губы». Нинка намек тут же поняла и отдалась ему. Адвокат обещал сделать все возможное и, спасибо ему, сделал. Нинка даже условного срока не получила, все сформулировали (следователь тоже подмазан был) как несчастный случай во время изнасилования, то есть будто пьяный Славик, насилуя, неловко повернулся и ударился затылком о лежащий на полу утюг.

Так что все кончилось благополучно, исключая Веру, которую местные парни стали теперь просто преследовать. По обычаям и понятиям ПГТ Рудный изнасилованная девушка независимо от того, добровольно она изнасилована или принудительно, считается опозоренной. И если она после этого начинает кочевряжиться, то парни обижаются и возмущаются.

Ангелина видела страдание в глазах дочери, и, хотя не понимала его, относясь сама к таким вещам проще, решила уехать к сестре, в соседнюю область, в город П. Больная сестра давно ее к себе звала. Ангелина продала дом и все то имущество, которое нельзя или трудно увезти с собой. А Нинка осталась на полгода на квартире у одной старухи, чтобы окончить тут школу.

По правде говоря, была еще одна причина: она любила Стаса, молодого электрика. А Стас не то чтобы ее любил, но находил в ней удовольствие. Но он был женат, имел ребенка, сына двух лет. Стас говорил, что если бы не это, то он женился бы на ней. Нинка понимала, что он врет, но все-таки верила ему. Но однажды не выдержала, пришла к жене Стаса и стала кричать, чтобы та, дура, отпустила человека, который ее не любит. Иначе она, Нинка, за себя не ручается. Тебя, тварь такая, убью и ребенка заодно! Мне раз плюнуть, ты же знаешь!

Жена Стаса видела в Нинке настоящую убийцу и страшно перепугалась. После ухода Нинки она заперлась с ребенком в ванной и просидела там, дрожа, до прихода Стаса. Рассказала ему все, от ужаса забыв даже упрекнуть его за измену (впрочем, она о ней и так знала, но помалкивала, мудро выжидая, когда все само пройдет). Стас бросился к Нинке и избил ее.

Этого она вынести не смогла. Тут же кончилась ее любовь. В тот же вечер пошла она к местному авторитетному хулигану по кличке Симыч и отдалась ему. Он взял ее нехотя, потому что у него был другой идеал женской красоты. Но раз взял, надо как-то отблагодарить, в этом Симыч был честен. Поэтому, когда Нинка попросила его наказать Стаса (но не до смерти), он согласился. Вместе с двумя друзьями Симыч встретил Стаса поздно вечером и избил его, но неудачно: Стас получил кровоизлияние в мозг и чуть не умер. Жена его тут же подала заявление в милицию на Нинку. Нинка сказала, что ни в чем не виновата. Но намекнула следователю, что если он сохранит в секрете ее слова, то она может указать на настоящих виновников. Следователю очень хотелось раскрыть серьезное дело, и он обрадовался. Симыча и его друзей взяли. Пришедший в себя Стас опознал их. С Нинки подозрение было снято. На суде Симычу дали три года тюрьмы, друзьям его по два.

Через день к Нинке подошел мальчик с тупым лицом и, шмыгая носом, сказал: «Симыч велел передать, что вернется и убьет тебя, а потом возьмет за ноги и разорвет на две части».

Нинка поняла, что ей нужно бежать, скрываться. И еще она поняла, что ей нужен сильный друг, который бы ее защищал. И она поставила это целью ближайшей жизни. Нинка с грехом пополам сдала выпускные экзамены, получила аттестат и уехала, но не в П., к матери, где на ее след сразу бы вышли, а в областной центр, большой миллионный город.

У нее там была подруга Катя. Она год назад уехала из Рудного и иногда в письмах описывала свою трудную жизнь, потому что училась в техникуме и подрабатывала санитаркой в больнице, где зарплата маленькая, но, если подружиться с кухней, можно подкармливаться, что она и делала.

Нинка приехала к Кате, которая жила в общежитии, и два дня спала у нее под кроватью, вызывая недовольство еще трех девушек из комнаты. Нинка решила задобрить их и на оставшиеся деньги (мать ей присылала, а она копила) выставила угощение. Девушки выпили вина и стали обсуждать и советовать, как Нинке жить дальше. Конечно, можно поступить учиться, но у Нинки ни знаний систематических, ни денег. Можно устроиться работать, но работы или нет, или она малооплачиваемая. Самое, конечно, простое и лучшее — устроиться девушкой по вызову. Вон на столбах даже объявления висят: «Приглашаются девушки на высокооплачиваемую работу в ночное время». Всем все ясно — и не придерешься! Но у Нинки для этого данных нет. На лицо она ничего еще, а фигура не та. Рост, грудь, бедра, где это все? — спрашивала одна из девушек, сама это все имевшая и, кстати, одно время поработавшая в «массажном салоне». И сейчас бы работала, если б не жених, который запретил. Запретить-то запретил, а сам все, сволочь, не женится, горько сказала девушка.

Ничего не остается, кроме как на известной улице Краковской стоять.

И Нинка пошла вечером на Краковскую. Она выбрала место, где не было таких же, как она, встала. Не прошло и пяти минут, как остановилась машина.

— Сколько? — спросил мужчина, и Нинка удивилась, какой он пожилой, почти старик. Но тем не менее назвала свою стоимость (ей девушки в общежитии сказали расценки).

— Садись, — приказал старик.

Нинка сделал шаг, но тут же кто-то схватил ее за волосы. Схватил, скрутил их так, что потемнело в глазах от боли. Согнутую, ее куда-то повели. И вот она стоит перед толстым бритоголовым парнем.

— На себя хочешь работать? — спросил он.

Нинка промолчала.

— Откуда? — спросил он.

Нинка промолчала.

— Немая, что ли? — произнес сбоку злой девический голос.

Нинка повернула голову и увидела длинную худую блондинку, размалеванную и наштукатуренную.

— Голову-то отпусти, — сказала Нинка.