От любви до ненависти - Елена Белкина

— А сегодня вот и с подругой рассорилась. Ночевать не приду. Пусть потревожится. Она ведь беспокоится, я знаю.

— Где же вы ночевать будете?

— Придумаю. И не зови меня на «вы», ладно?

— Ладно. Хочешь у меня переночевать?

— А мама твоя что скажет?

— Моя мама человек понимающий. А я человек взрослый.

— А спит мама крепко? Слух у нее хороший?

— Слух хороший, но спит крепко.

— Это хорошо.

— А вы… А ты что, песни петь собралась?

— Ну. Песни любви, блин! — грубовато ответила Нинка, видя, что он от этих слов моментально воспламеняется.

…Он был нежен с ней, как никто. Наконец-то Нинка почувствовала, что телу ее воздается должное: каждой ложбиночке, каждому изгибу. Наконец-то нашелся человек, который понял и оценил ее красоту. И это не догадки ее, Илья в рассеянном свете от фонаря за окном любовался ею и тихо говорил:

— Надо же, какая красавица!

А Нинка просила его рассказать о своей работе: он был журналистом, и довольно известным в городе. Но ему не хотелось: то, что ей казалось значительным и интересным, для него было привычной рутиной. Он даже говорил, что подумывает работу сменить. Только не знает на какую. Каскадером, что ли, стать? (У него был гоночный мотоцикл, что Нинку очень удивляло: солидный взрослый дядя, а гоняет на этой тарахтелке. Хотя довольно мощная тарахтелка. Он приглашал ее покататься, но Нинка боялась, что увидит кто-то из знакомых Базы, и отказывалась).

Зато много говорил вообще: о жизни, о книгах. Некоторые Нинка читала, но суждение свое стеснялась высказывать. И удивлялась, какие неожиданные стороны он находил в том, что казалось ей поверхностно понятным. Однажды она принесла ему затрепанную свою любимицу — «Отравленные любовью». Илья прочел и так высмеял ее, что Нинка хохотала до колик и поняла, что книжка на самом деле невероятно глупая, как только она ей нравиться могла?

— Смотри, — предостерегала ее подруга Катя, — доиграешься!

— В каком смысле?

— Влюбишься сдуру, вот в каком!

— Ну и влюблюсь. Он, между прочим, свободный человек, разведенный. Возьму и замуж за него выйду.

— Ага. И База вас обоих убьет.

— Пусть попробует. Что, на вашего Базу уже и силы нет?

— Он уже наш? — спрашивала Катя.

На самом деле Нинка действительно почувствовала себя почти влюбленной. И испугалась. Она знала свой характер. Она понимала, что если влюбится, то не испугается никакого Базы и все сделает, чтобы быть вместе с любимым человеком. Но это значит и его подставить под удар. Сидя одна дома, мысленно взвешивала и решала: любовь это или не любовь? И не могла решить, потому что сравнить ей было не с чем, потому что все, что было раньше, любовью она назвать не могла. Слишком рано, с тринадцати лет, она узнала плотскую сторону отношений с мужским полом (с подростками, которые были ненамного старше, а потом и с мужчинами). Для нее эти отношения стали неотъемлемой частью любой вечеринки или вылазки «на природу». И в сущности, понятия «люблю — не люблю» для нее были равнозначны «хочу — не хочу». Со Стасом было что-то вроде любви, но на самом же деле — тайное желание выйти замуж и посредством этого повзрослеть, потому что надоело, что все считают ее недомерком каким-то. Кстати, может быть, и довольно частые ее мимолетные связи с местными юношами имели в глубине ту же причину: доказать, что она женщина, женщина, женщина!

Она чувствовала, как тянет ее к Илье. И думала: все, любовь. А потом задавала себе вопрос: хотела бы она жить с ним, иметь от него детей? Нет. Значит, не любовь… И тут же неожиданно возникала мысль: хорошо, что у него нет жены или женщины, с которой он постоянно. Потому что если была бы… ох, не позавидовала бы она ей! Но, получается, она ревнует? — или готова на ревность? Значит, все-таки любит? Но он ей недавно сказал, что ревность не обязательный признак любви, а всего лишь выражение инстинкта собственничества. Очень умные слова!

И она успокаивалась и желала лишь одного: чтобы все оставалось, как есть. Жить под опекой могучего и в общем-то не окончательно противного Базы, а раз или два в неделю иметь маленькое счастье: провести тихий вечер у Ильи и спокойную, нежную ночь… И ей больше ничего и никого не хотелось в эту пору, поэтому когда однажды за ней принялся ухаживать друг Ильи Борис Борисович Берков, она восприняла это с раздражением. Тоже вроде интеллигент, а повел себя по-хамски: видит девушку в первый раз и откровенно рассматривает, и даже как бы в шутку сказал Илье:

— Уступи нимфеточку на недельку.

— Я вам не нимфеточка, я вам не Лолита! — сказала Нинка.

— Ба! Чего мы знаем! — воскликнул Берков. — Небось фильм видели?

— Небось и книжку читали. Есть такой писатель Набоков, — сказала Нинка.

— Ай да сокровище! — изумился Берков, а Илья смотрел на Нинку с невольной гордостью. Ей было приятно.

— Как это вы дружите? — спросила она Илью, когда Берков ушел. — Вы совсем разные люди. Ты мягкий, умный. А он хам и дурак.

— Нет, он не дурак. И не хам, — сказал Илья. — Он просто очень одинокий человек.

И это была правда.

Борис Берков, единственный поздний сын обеспеченных родителей, дожил до сорока с лишним лет баловнем и плейбоем. Родители ему квартиру однокомнатную кооперативную построили, и он устроил там уют и комфорт, потому что был чистоплюй. Он окончил исторический факультет университета, после чего сменил несколько мест работы, так и не найдя ни в чем призвания. А в последние годы вообще перестал работать, жил тем, что сдавал внаем родительскую квартиру (они умерли один за другим несколько лет назад), причем исключительно иностранцам, которых в последнее время довольно много понаехало в город. Квартира в «сталинском» доме, с телефоном, в центре, поэтому иностранцы охотно селились в ней, платя, естественно, валютой. Правда, приезжали они обычно на год-два, но, уезжая, обязательно рекомендовали квартиру Бориса очередному иностранцу.

Но была в жизни все-таки одна область, в которой он мог считать себя профессионалом: любовные отношения. Мог считать, но не считал, потому что всегда говорил, что в таких делах нет и не может быть никакого профессионализма. Нет никаких приемов, ключей и отмычек для того, чтобы победить женщину. Есть, конечно, набор достаточно примитивных приемов, но они действуют именно в примитивном смысле. Главное: дано человеку или нет, то есть имеется ли у него талант. Мужчина или умеет нравиться, или не умеет, говорил он. И научиться этому нельзя. А раз нельзя научиться, то все разговоры о профессионализме — бред.

Скорее он был не профессионал, а игрок, но расчетливый, потому что азартные игроки чаще проигрывают.

Его специализация: замужние интеллектуалки лет около тридцати, красивые, стройные и не удовлетворенные интимной стороной супружеской жизни. Он отыскивал их на театральных премьерах, на выставках, на всех прочих сборищах интеллектуального городского бомонда. Присмотрев объект, он сначала собирал данные о женщине. Имя, образование, место работы, давно ли замужем, есть ли дети, есть ли любовник. Город хоть большой, но маленький, как любит шутить знающая друг друга наперечет элита, поэтому сведения добыть было не так уж трудно. Если выяснялось, что женщина вполне благополучна, довольна работой, мужем, заботливая мать, если к тому же оказывалось, что у нее и любовник имеется, то есть полный набор житейских благ для женщины, не любящей себе в чем-то отказывать, Беркова это только сильнее распаляло.