Закон против тебя - Максим Гарин

– Ну, ты блаженный, – сказал он. – За ним по всему лесу бандиты с пушками гоняются, а он мне тут сказочки рассказывает. Пошли детки в лес по грибы…

Христосик какой-то!

Баклан замолчал. Последние слова Шибздика вызвали в его душе какие-то смутные воспоминания.

Кто-то там, в прошлой жизни, уже называл его христосиком и блаженным.

Кто-то… Женщина? Может быть, жена? Он посмотрел на свою правую руку. Кольца на ней не было, но это ничего не значило. Он мог не носить кольца по тысяче причин, да если бы и носил, его непременно отобрали бы там, в ангаре. Следа от кольца на загорелом безымянном пальце тоже не было, зато на костяшках красовались свежие ссадины, полученные, когда его кулак дробил физиономию «Алеши Поповича». Христосик, подумал он, вспомнив, как протаранил многотонным грузовиком битком набитые живыми людьми «Жигули». Блаженный… Кто же я, черт возьми, такой?

Часа через полтора они вышли на шоссе в сотне метров от Т-образного перекрестка. Здесь стоял указатель. Они присели в кустах напротив указателя.

– Йошкар-Ола, – вслух прочел Шибздик. – Козьмодемьянск… Это Чувашия, что ли?

– Марий-Эл, – рассеянно ответил Баклан. – Бывшая Марийская АССР… Вон там, – он махнул рукой налево, в сторону Козьмодемьянска, – есть такой полустанок, называется Куяр. Там останавливается московский поезд.

– Так ты ж тут все знаешь! – обрадовался Шибздик. – Значит, местный! А меня в Нижнем прихватили, прямо в вокзальном сортире. Коз-злы… Московский поезд, говоришь? Это как раз то, что надо! Купим билеты, как белые люди, и покатим со всеми удобствами, в СВ. Пузырь возьмем, замочим это дело.

Баклан вздохнул.

– До ночи будем сидеть в лесу, – сказал он. – А ночью залезем в первый попавшийся товарняк. Неважно, в какую сторону, лишь бы подальше отсюда.

– Чего это? – искренне огорчился Шибздик. Видимо, идея провести ночь в двухместном купе спального вагона в обнимку с бутылкой водки и батоном вареной колбасы целиком завладела его воображением. – Думаешь, нас будут пасти? – сообразил он.

– А ты как думаешь? – вопросом на вопрос ответил Баклан. – Может, они тебе на прощание платочком помашут?

– Что бы я без тебя делал? – со вздохом спросил Шибздик после короткого раздумья.

– Ящики бы таскал, – ответил Баклан.

Остаток дня они провели, лежа в кустах у железнодорожной насыпи. Солнце палило немилосердно, жидкая пыльная листва не спасала от его отвесных лучей.

Шибздик ныл, что ему жарко и хочется пить, яростно отбиваясь от носившихся вокруг комаров и слепней и временами принимаясь остервенело чесаться сквозь ткань камуфляжного комбинезона. Баклан лежал на спине, глядя в бледно-голубое выгоревшее небо, отгонял насекомых веточкой и думал о том, как ему жить дальше. Трижды по насыпи проходили какие-то люди.

На них были испачканные мазутом оранжевые жилеты путевых обходчиков и рабочие рукавицы, но в остальном эти накачанные ребята с золотыми цепями на шеях очень мало походили на работяг.

Тогда Баклан переворачивался на живот и внимательно следил за ними, держа искусанный комарами кулак перед носом у Шибздика, который громко распалялся о том, что выбрасывать оружие было рано.

В конце концов день кончился, медленно догорев на западе; в небе высыпали звезды. Слепни исчезли, а немного позже, вдоволь напившись крови, угомонились и комары.

Когда окончательно стемнело, они выбрались из кустарника.

Вскоре, как по заказу, подошел товарняк, направлявшийся в сторону Москвы. Когда он замедлил ход на крутом подъеме, Баклан и Шибздик взобрались на платформу, груженную белым формовочным песком.

Шибздик при этом опять запутался в своем комбинезоне, сорвался с подножки и непременно угодил бы под колеса, если бы Баклан не поймал его за шиворот.

Втащив незадачливого напарника наверх. Баклан, не сдержавшись, съездил ему по шее.

Шибздик не обиделся. Отплевываясь, он перевернулся с живота на спину, сел на еще не остывшем песке и сказал, утирая пятнистым рукавом комбинезона чумазую физиономию:

– Все это ерунда, Баклан. А знаешь, что главное?

Главное, что мы им, козлам этим, доказали…

– Ну и что ты им доказал? – устало спросил Баклан, ложась на спину. Песок был теплый и мягкий, поезд приятно покачивало, и он с облегчением закрыл глаза. Денек выдался не из легких, и неизвестно было, что ждет их впереди.

– Что доказал? – повторил Шибздик. – Одну простую – совсем простенькую! – вещь: мы не рабы.

Баклан открыл глаза и повернул к нему голову.

При свете звезд ему удалось разглядеть, что Шибздик улыбается.

* * *

Борис Иванович повернул голову направо и посмотрел в окно. За окном не было ничего интересного. Там виднелся тесноватый внутренний дворик, в который открывались широкие ворота четырех расположенных напротив автомобильных боксов. Одни ворота были распахнуты настежь, и за ними можно было разглядеть стоявший на яме «луноход» с поднятым капотом, вокруг которого валялись какие-то замасленные железки и куски грязной ветоши.

Потом откуда-то притрусил беспородный кобель, с головы до пят увешанный свалявшимися комками грязной рыжей шерсти, лениво задрал лапу на открытую створку ворот, внимательно обнюхал результат своих усилий, отбежал на несколько шагов, остановился, почесал задней лапой за ухом и вдруг брякнулся на землю, как мешок с костями. Было видно, что ему жарко и никуда не хочется бежать.

Снаружи окно закрывала решетка. Решетка была кокетливая, выполненная в виде расходящихся из левого нижнего угла солнечных лучей, выкрашенных в небесно-голубой цвет. В сочетании с пыльным стеклом и забившейся во все впадинки зеленовато-коричневой грязью этот цвет вызывал острую головную боль, и Борис Иванович отвернулся от окна. Легче ему от этого не стало, поскольку он сразу же увидел то, от чего отвернулся минуту назад, а именно захламленный бумагами стол, на краю которого скромно примостился компьютер, несгораемый шкаф в углу, ободранную полировку стенных панелей, портрет президента на стене, а под портретом, в скрипучем вращающемся кресле, сухопарого человека с пышной седеющей шевелюрой и недовольным бульдожьим лицом. На человеке был милицейский китель с погонами подполковника.

Тогда Борис Иванович стал смотреть на Подберезского, но и это не принесло ему долгожданного облегчения. У Подберезского был вид отпетого пьяницы, дебошира и мелкого уголовного элемента: белая рубашка лопнула под мышками и испачкалась землей, зеленью и еще какой-то бурой дрянью, похожей на кровь, светлые брюки разодрались по шву, галстук выглядит так, словно в него сморкались, чумазая физиономия исцарапана и распухла от комариных укусов, волосы всклокочены, под глазом – фонарь"

Подполковник наконец закончил изучать доставленные вместе с задержанными бумаги, отложил их в сторону, неодобрительно покашлял в кулак и, подняв голову, уставился куда-то в пространство между Борисом Ивановичем и Подберезским. Он смотрел в одну точку так пристально, что Борис Иванович не выдержал и обернулся. Позади него ничего не было, кроме голой стены.