Когда кончится нефть и другие уроки экономики - Константин Сонин

В России в 2005 году на выборах в Мосгордуму партия “Родина” попыталась превратить экономический по существу конфликт – между москвичами и приезжими – в межнациональный. В марте 2006 года мэр Москвы Юрий Лужков после гибели 62 человек под обрушившейся крышей Басманного рынка обронил фразу “Ни один москвич не пострадал” – еще один пример риторики, скрыто направленной на превращение экономических противоречий в политические. Вопрос о компетентности тех, кто следил за соблюдением правил эксплуатации здания, становится менее важным, если оказывается, что пострадали в результате этой некомпетентности “чужие”. У такой тактики, помимо очевидных политических преимуществ на местном уровне, есть и оборотная сторона. Чем явственнее звучит подобная риторика в одном округе или пропаганда ценностей титульной нации на федеральном уровне, тем легче местным политикам, которые опираются в своем “домене” на этническое меньшинство. Кто будет следить за качеством новопостроенных дорог, когда “они против нас”?

В США во второй половине ХХ века политики не имели возможности открыто апеллировать к этническим чувствам, во всяком случае, к разделу по линии “белые – чернокожие”. Выступить с небольшой речью на испанском не вредило: это началось еще с Жаклин Кеннеди во время избирательной кампании 1960 года. А вот говорить “они против нас”, имея в виду какие-то этнические группы, было практически невозможно: избиратели раз за разом наказывали тех, кто этим занимался. Однако талантливый политтехнолог найдет обходной путь. В 2000 году Джон Маккейн, сенатор от американского штата Аризона, имел хорошие шансы выиграть праймериз в Южной Каролине. Одна из групп поддержки его оппонента распространила листовку, в которой сообщалось, что “Джон Маккейн – отец цветного ребенка”.

Эта информация была в некотором смысле совершенно точной. Простой избиратель, конечно, понял суть дела так: у Маккейна есть внебрачный ребенок (плохо, но в данном контексте полбеды), да еще и от черной женщины (в штате – цитадели южного сопротивления во времена Гражданской войны это не всем понравится). Информированный избиратель знал, что Маккейны за несколько лет до этого удочерили вьетнамскую девочку, против чего, конечно, никто ничего бы не имел. Однако голоса тех, на кого подействовала листовка, решили дело – и техасский губернатор Буш, выиграв первичные выборы в Южной Каролине, стал основным претендентом в кандидаты от Республиканской партии. Этот эпизод иллюстрирует сразу два тезиса. Во-первых, что, неявно апеллируя к расистским чувствам избирателей, можно получить дополнительные голоса. Во-вторых, что в современном обществе невозможно апеллировать к расизму в открытую.

И вдруг… Избирательная кампания 2016 года показала, что слоган “они против нас” имеет огромный потенциал и в США. Дональд Трамп, миллиардер-телезвезда без всякого политического опыта, построил свою избирательную кампанию именно на этом. Есть “они”, другие, которые виноваты в проблемах его избирателей. Потерял работу? Она ушла в Китай и Мексику! Не чувствуешь себя хозяином в своем городе? Все деньги ушли на пособия представителям меньшинств! Сначала Трамп выиграл с разгромным счетом соревнование внутри Республиканской партии, а потом победил кандидата от демократов, опытнейшую Хиллари Клинтон. Справедливости ради надо отметить, что Трамп, со всей своей яркостью и наглостью, набрал на 3 миллиона голосов меньше, чем прагматичная и скучная Клинтон. При этом Трамп одержал убедительную победу: президентом США становится не тот, кто набрал больше голосов избирателей, а тот, кто победил в большем числе штатов; более населенные штаты имеют больший вес при подсчете. Анализ результатов показывает, что решающие голоса Трамп получил именно от тех, кто особенно высоко оценил его нестандартную и агрессивную риторику.

Среди экономистов почти нет разногласий по поводу того, как влияет этническое разнообразие на экономическое развитие города, округа, страны. Плохо влияет. Однако еще сто лет назад среди стран, которые развивались самыми быстрыми темпами, были США, Германия, Россия, это страны – плавильные котлы, в которых перемешивались самые разные нации и расы. Одна из этих стран, США, стала экономическим чемпионом и следующего, XX века, несмотря на конкуренцию со стороны более однородной Японии. Потом некоторое время казалось, что будущее за такими однородными странами, как Южная Корея и Таиланд. В XXI веке наряду с Китаем, страной высокой однородности, и Бразилией быстро растут Индия и Индонезия, огромные страны с очень пестрым этническим составом. Может быть, дело не в том, что бросают в плавильный котел, а в том, какая там происходит химическая реакция…

В отличие от экономики конфликта или политической экономики, в макроэкономике, как в футболе, разбираются все. Рекомендации по поводу того, как увеличить ВВП, навсегда расправиться с безработицей или имущественным неравенством, каков “настоящий” обменный курс рубля по отношению к доллару, как победить инфляцию, можно услышать от кого угодно. Каждый считает себя специалистом. Трудность, которая при этом обычно игнорируется, состоит в том, что в макроэкономике есть свои законы – не столь, может быть, безусловные, как законы Ньютона и Галилея в механике, но достаточно строгие.

Оказывается, что инфляция не всегда безусловное зло, что безработица в эффективной экономике существует на определенном “нормальном” уровне, что имущественное неравенство вовсе не обязательно следствие экономического спада. Другое дело, что во время спада политические последствия неравенства ощущаются куда сильнее. Что богатство не всегда благо, а иногда весьма опасная вещь – даже месторождения золота, алмазов или нефти могут стать проклятием для страны, ими обладающей.

Однако главное, что отличает макроэкономику от микроэкономики, – ее тесная связь с практической политикой. Роль государственных институтов – от Центробанка до министерства экономики и развития – в направлении макроэкономической деятельности переоценить невозможно. Должны ли они управлять экономическими процессами жесткой рукой или, наоборот, вмешиваться в развитие отраслей промышленности и внешнеэкономическую деятельность точечно и осторожно – об этом среди экономистов велись, ведутся и, думаю, всегда будут вестись бесконечные споры. Ясно одно: именно от этих политических институтов зависят и развитие страны в целом, и ее способность преодолевать трудности, такие как мировой финансовый кризис, затрагивающий весь мир, или кризис, происходящий в одной, отдельно взятой стране.

Известная легенда рассказывает о том, что фригийский царь Мидас выпросил у бога Диониса бесценный дар – превращать в золото все, чего бы он ни коснулся. Этот дар обернулся для царя проклятием: он чуть не погиб от голода, потому что любая еда, едва он брал ее в руки, становилась золотыми слитками. Как ни странно, экономическая теория кое в чем согласна с древней мифологией: не всегда нежданно свалившееся на голову богатство – это благо.

Когда в стране средний прирост ВВП составляет 7 % в год в течение почти десяти лет, даже отъявленному пессимисту трудно найти слова, чтобы выразить свою озабоченность. Трудно, но можно. В 2008 году, до начала кризиса, эти слова по отношению к российской экономике звучали так: “Это только кажется, что дела идут хорошо, пока цены на нефть высоки. На самом деле с каждым днем все заметнее «голландская болезнь» и все хуже политические и экономические институты”. Мировой финансовый кризис, последствия которого стали хорошо видны в нашей стране летом 2008 года, показал, что Россия была и вправду готова к нему плохо: спад производства оказался одним из самых высоких в мире. В 2010 году вопрос зазвучал по-новому, потому что цены на нефть, упав во время кризиса, снова выросли. Однако это тот же самый вопрос: правда ли, что природное богатство может быть проклятием? В 2017 году вопрос был, по существу, тот же: может ли российская экономика расти при низких ценах на нефть?