Санки, козел, паровоз - Валерий Генкин

— Что замолчал?

— А?

— Все шутил, шутил, а теперь вот молчишь.

— Да вроде положено, я и шутил.

— Долг выполнял?

— Угу, долг.

— Тебе лет сколько, что уж задолжать успел?

— Восемнадцать. Скоро.

— Большой мальчик.

Он покраснел.

— Чем большой мальчик занимается?

— Учится он, в Институте связи.

— По связям, значит. И как, много их было?

И вдруг, с ошеломившей его самого честностью:

— Совсем не было.

Она улыбнулась — впервые за вечер.

— И вправду, значит, мальчик. Хочешь меня?

Голова закружилась, он потянулся к бутылке.

— Не надо тебе больше пить.

— Да.

— Что — да?

— Хочу.

Она смотрела на него с ласковым любопытством. Резко встала, прошла в угол, где на двух табуретках сбоку от печки лежала груда пальто да на гвоздях висели старый тулуп и пара ватников. Уперев кулаки в бедра, стала задумчиво их рассматривать. Выбрала тулуп, бросила на пол. Добавила телогрейку.

— Эх, простыни нет. Ну да ладно. — Повернулась к нему. — Так и будешь сидеть? Помоги даме раздеться.

Скинула туфли, в чулках стала на тулупную шкуру. Сквозь капрон просвечивали прямые тонкие пальцы, аккуратные пятки. Он почувствовал мгновенное возбуждение. Как бы вот сейчас, минуя унылую рутину раздевания, оказаться уже с ней, на ней, в ней? Он задохнулся, закашлялся, ткнул сигарету в тарелку. Встал, два шага дались с трудом. И вот уже протянул руку к молнии — оказалось, Валя уже повернулась к нему спиной. Молнию, конечно, заело. Она засмеялась, перевела его ладони себе на грудь. Ткнулся в затылок — птицей не пахло. Хороший знак. Уже позже он рассказывал, насколько этот птичий запах оказался для него важным. «Вот говорят, — делился он с Аликом, — мужчины любят глазами, женщины — ушами. А я — я носом люблю. Какая бы красавица ни была, но если пахнет перьями…» Уж как она извернулась и стала на колени, он не понял. Деловито расстегнула ему брюки, спустила трусы. Ну, малыш, расти. Вот-вот. И нежно завернула шкурку. Он ощутил деревянную твердость, посмотрел вниз. Валя сидела, раздвинув ноги. Запрокинулась. Он опустился на колени. Она ловко, одним движением обнажила светло-рыжий треугольник, взяла Виталика за руку и провела его пальцем по влажной впадине. И тут, о ужас, все взорвалось. Ч-черт! Он едва не заплакал.

А Валя? Подолом сиреневой комбинации тщательно стерла мутные вязкие капли с внутренней стороны бедра, то же — с помягчевшего малыша и только после этого грациозным движением выскользнула из платья.

— Свет потуши, спать будем.

Уже забываясь в колыбели ее тела, суховатого и гладкого, вдыхая печное тепло и легкий запах пота, он услышал тихую матерщину. Хозяин дачи шарил по столу — сигареты, мать их, были же сигареты. Потом очнулся — ее язык взбадривал, и успешно, оскандалившийся орган, руки по-хозяйски распоряжались его ногами, бедрами, вылепляя нужную позу Медленно-медленно она наделась на него, уперлась ладонями в грудь… Он ничего не понял, лежал неподвижно, испуганно, болезненно ощущая свою твердость. Она тихонько завыла, выше, выше. Вдруг сникла, сползла.

— Мальчик мой, — услышал.

Валя затихла. Заснула? Он ощутил вдруг прилив энергии, высвободился из ее рук. Подошел к умывальнику, смыл холодной водой пахучий секрет, смочил лицо, вытерся носовым платком и оделся. Почуял голод. Шлепнул на кусок черного хлеба ломоть заветренной ветчины. Прожевал. Жадно, прямо из миски, съел несколько ложек оливье. Запил лимонадом — плеснул в стакан, вылив из него остатки водки. Надел пальто, кепку. Оглянулся на Валю. Спит. В кармане нащупал так и не востребованное изделие номер два. Оставил на столе.

И ушел — уже серело.

Неплохое место еще для пары-тройки писем Виталика — в них он на редкость похож на своего нудновато-правильного, обстоятельного папу.

28. VII.1958

Здравствуй, дорогая мамочка!

Вчера приехали в Алушту и сразу достали койки (по 8 р.). Едим в столовой. Фрукты здесь дорогие, а помидоры дешевые, 2 р. Погоды лучше не придумать, 26–28°.

В море тепло. Медуз, слава богу, нет, а то ты знаешь, какие нежные чувства я к ним испытываю. Отдыхаем мы превосходно. Как ни странно, я еще ничего не потерял — ни расчески, ни ножика. Яша, бедняга, сгорел на солнце, и шкурка с него лезет, как с ошпаренного помидора, хоть мы вылили на него ведро одеколона и втерли тонну вазелина. А у меня железнейший загар шоколадного цвета.

Вчера бегал на почту, но писем не было. Уж очень хочется получить весточку от вас. Напишите подробно, как живете, как наша кроха — Валерик.

Целую.

Виталик

Мамочка, дорогая моя!

Судя по твоей открытке, ты очень переживаешь. Опять бабушка сцепилась с АНК? Не волнуйся обо мне, ведь я тебя очень люблю и очень осторожен. Прошу тебя, развеселись немного. Я так хочу представлять тебя улыбающейся. Как мой братишка? Уже сидит? А может быть, стоит? Хотя ты мне, кажется, говорила, что дети сперва стоят, а потом сидят.

Я здесь в основном сплю и ем, а в перерывах купаюсь и загораю. Денег у нас вполне хватает, и, хотя фрукты дороговаты, мы едим груши и абрикосы (яблоки здесь 18–20 р., вишни — 15 р.) Зато помидоры 1 и 2 р. Едим в столовой, утром — яйца, творог со сметаной, каши — манную или рисовую. Днем — борщ или окрошку, мясо, компот. На ужин тоже что-нибудь мясное. В результате я вешу 67 кг 900 г. Сегодня к Алуште подошел красивый белый корабль с красным и зеленым флагами. Потом по набережной промчались Микоян и Ворошилов, сели на катера, помахали нам ручками и под овации энтузиастов с военной выправкой поехали на корабль. Тот дал пушечный выстрел, поднял якорь и скрылся. До чего красив! Кстати, на Ворошилове такая же шляпа, как у меня.

С нетерпением жду писем.

Привет Рахили и Нюте.

Крепко целую.

Виталик

Или вот — через десять лет. Время стоит.

17. VIII.1967

Мамочка, дорогая!

Теперь могу в спокойной обстановке написать тебе. Мы добрались до Планерского, нашли место потише, поставили палатки. В три часа уже все было готово, и мы пошли в кафе, до которого километра два (в первый день решили не готовить сами). Сегодня третий день отдыха. Погода чудесная: 25–27°. Ночи теплые. Вода, правда, слишком уж теплая, особенно к вечеру: почти не освежает. Но медуз мало.

О еде. На рынке есть виноград (80 коп. — 1 р.), яблоки (50–80 коп.), дыни (50 коп.), персики (40–70 коп.), помидоры (30–40 коп.), сливы (15 коп.). В магазине покупаем картошку, помидоры, груши, персики; на рынке — яблоки, дыни. Тушенка, крупа, сахар, масло у нас есть.