Аристотель и Данте открывают тайны Вселенной - Бенджамин Алире Саэнс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А где он нашел деньги?
– Не знаю. Что за странный вопрос?
– Разве когда тебе было пятнадцать, у тебя были деньги на проститутку?
– Когда мне было пятнадцать? Ты говоришь так, будто это было сто лет назад. Черт, да у меня и на шоколадку-то денег не было.
– Вот и я о том же.
Я посмотрел на него.
– Можно я договорю?
– Прости.
– В общем, проститутка оказалась парнем.
– Что?
– Это был трансвестит.
– Ого.
– Да. И мой брат озверел.
– Насколько озверел?
– Он до смерти забил его кулаками.
Данте растерялся.
– Боже, – выдавил он.
– Ага. Боже.
Долгое время мы просто молчали. Наконец я поднял взгляд.
– Ты знаешь, кто такие трансвеститы?
– Конечно, знаю.
– Конечно, знаешь.
– А ты не знал?
– Откуда мне знать?
– Ты такой невинный, Ари, ты в курсе?
– Ничего я не невинный, – сказал я. Потом прибавил: – На самом деле концовка у этой истории еще грустнее.
– Куда уж грустнее?
– Он убил еще кое-кого.
Данте молчал.
Он ждал, когда я продолжу.
– Он попал в исправительную колонию для несовершеннолетних. И там как-то раз снова пустил в ход кулаки. Все-таки мама права. Правда не исчезает просто из-за того, что ты не хочешь о ней думать.
– Сочувствую, Ари…
– Да, но что ж, ничего не поделаешь, правда? Это даже хорошо, Данте. То есть для брата, конечно, плохо. Не знаю, наладится ли когда-нибудь его жизнь… Но хорошо, что мне обо всем рассказали. – Я посмотрел на него. – Может, однажды я узнаю его получше. Может быть.
Данте внимательно на меня смотрел.
– Ты выглядишь так, как будто вот-вот заплачешь.
– Нет. Просто мне грустно, Данте. И знаешь что? Мне кажется, мы с ним похожи.
– Почему? Потому что ты сломал нос Энрикесу?
– Ты знаешь?..
– Ага.
– Почему тогда не сказал, что знаешь?
– А почему ты сам мне ничего не рассказал, Ари?
– Я своим поступком не горжусь, Данте.
– Почему ты это сделал?
– Не знаю. Он причинил боль тебе. А мне хотелось причинить боль ему. Такое вот тупое я принял решение. – Я посмотрел на него. – Синяки у тебя под глазами почти исчезли.
– Почти.
– А как ребра?
– Лучше. Иногда боль мешает спать, и я пью обезболивающее. Ненавижу его.
– Из тебя вышел бы плохой наркоман.
– Не факт. Травка-то мне понравилась. Правда.
– Может, твоей маме стоит расспросить тебя для своей книги.
– Знаешь, она уже устроила мне такой разнос…
– Как она узнала?
– Говорю тебе, она как Бог. Знает все.
Я попытался сдержать смех, но безуспешно.
Данте тоже рассмеялся, но ему смеяться было больно. Из-за ребер.
– Ты не похож на него, – сказал он. – Ты совсем не похож на своего брата.
– Даже не знаю, Данте. Иногда мне кажется, что я никогда себя не пойму. Я не такой, как ты. Ты точно знаешь, кто ты такой.
– Не всегда, – сказал он. – Можно мне тебя кое о чем спросить?
– Ага.
– Тебе неприятно, что я целовался с Дэниелом?
– По-моему, Дэниел – дерьмо, а не человек.
– Нет. Он милый. И симпатичный.
– Симпатичный? Что за примитивный аргумент? Он кусок дерьма, Данте. Он бросил тебя.
– Кажется, тебя это злит больше, чем меня.
– Тебе бы тоже не мешало позлиться.
– Ты бы так не поступил, да?
– Конечно, нет.
– Я рад, что ты сломал Джулиану нос.
Мы рассмеялись.
– Дэниелу плевать на тебя.
– Он просто испугался.
– И что? Нам всем бывает страшно.
– Тебе не бывает, Ари. Ты ничего не боишься.
– Это неправда. Но я бы не позволил им с тобой такого сделать.
– Может, тебе просто нравится драться, Ари.
– Может быть.
Данте смотрел на меня. Просто смотрел и все.
– Чего пялишься? – спросил я.
– Можно я открою тебе один секрет, Ари?
– А я могу отказаться?
– Тебе не нравятся мои секреты.
– Иногда они меня пугают.
Данте рассмеялся.
– На самом деле целовался я не с Дэниелом. У себя в голове я представлял, что целуюсь с тобой.
Я пожал плечами.
– Видимо, тебе придется обзавестись новой головой, Данте.
Он вдруг слегка погрустнел.
– Да, – сказал он. – Наверное.
Четырнадцать
Я проснулся ни свет ни заря. Солнце еще не взошло. Шла вторая неделя августа. Лето подходило к концу. По крайней мере, лето без школы.
Двенадцатый класс. А после него – жизнь. Может, так оно и было. Может, старшие классы – это пролог к настоящему роману. До сих пор твою жизнь за тебя писали другие, но окончив школу, ты наконец получаешь возможность писать ее сам. На выпускном ты забираешь ручки у родителей и учителей – и получаешь свою собственную. Теперь ты главный. Да. Разве не круто?
Я сел на кровати и провел пальцами по шрамам на ногах. Шрамы. Знак того, что я был ранен. Знак того, что был исцелен.
Был ли я ранен?
Был ли исцелен?
Иногда мы все живем на грани между болью и исцелением. Как мой отец. Думаю, там он и живет – на границе. В экотоне. Мама, наверное, тоже. Она заперла в себе воспоминания о брате и теперь пытается их выпустить.
Я продолжал водить пальцем по шрамам.
Ножка лежала рядом и смотрела на меня.
Что ты видишь, Ножка? Что ты видишь? Где ты жила до нашей встречи? Тебе тоже кто-то сделал больно?
Еще одно лето подходило к концу.
Что со мной будет после школы? Институт? Снова учеба. Может быть, я перееду в другой город, в другое место. Может быть, на новом месте и лето будет совсем другим.
Пятнадцать
– Что ты любишь, Ари? Что ты на самом деле любишь?
– Я люблю пустыню. Просто обожаю.
– Звучит одиноко.
– Думаешь?
Данте меня не понимал. Я и правда был непознаваем.
Шестнадцать
Я решил наведаться в бассейн и пришел туда к открытию, чтобы спокойно поплавать, пока никого нет. Инструкторы были на месте и снова говорили о девчонках. Я не обращал на них внимания. А они – на меня.
Я плавал и плавал, пока не заболели ноги и легкие. Потом передохнул. А после поплавал еще, и еще немного. Вода ласкала мою кожу. Я вспомнил тот день, когда познакомился с Данте. «Я могу научить тебя плавать, если хочешь». Я вспомнил его скрипучий голос, вспомнил, как с возрастом