Аристотель и Данте открывают тайны Вселенной - Бенджамин Алире Саэнс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это было невыносимо. И я возненавидел себя, как никогда в жизни.
Я просто смотрел, как она плачет, а потом наконец сказал:
– Мам, не плачь. Пожалуйста, не плачь.
– Зачем, Ари? Зачем? Ты сломал ему нос. И единственное, почему тебя не задержала полиция, – это потому, что Эльфиго Родригес – старый друг твоего отца. Нам придется оплатить врачей этому мальчику. Тебе придется оплатить, Ари.
Я не ответил. Я знал, о чем они думают. Сначала твой брат, а теперь ты.
– Мне жаль, – сказал я, но эти слова даже мне самому показались неубедительными.
Часть меня нисколько не жалела о содеянном. Я был рад, что разбил Джулиану нос. Жалел я лишь о том, что расстроил маму.
– Жаль, Ари? – переспросил отец. Он смотрел на меня ледяным взглядом.
Что ж, я тоже мог быть жестким.
– Я – не мой брат! – выдохнул я. – И меня бесит, что вам так кажется. Меня бесит жить в его гре… – Я вовремя остановился, чтобы не выругаться при маме. – Меня бесит жить в его тени. Бесит. Меня бесит, что я должен быть хорошим мальчиком, лишь бы угодить вам обоим.
Они молчали.
– И мне не жаль, – добавил я.
Отец уставился на меня.
– Я продам твою машину.
Я кивнул.
– Отлично. Продавай.
Мама перестала плакать. Выражение лица у нее было странное. Не мягкое, не жесткое – просто странное.
– Объясни мне, почему ты это сделал, Ари.
Я вздохнул.
– Ладно. И вы меня выслушаете?
– Когда это мы тебя не слушали? – строго спросил папа.
Я посмотрел на него.
Потом на маму.
И опустил глаза в пол.
– Они избили Данте, – прошептал я. – Его сейчас просто не узнать. Вы бы видели его лицо. Они сломали ему ребра и оставили валяться в переулке. Как будто он пустое место. Мусор. Дерьмо собачье. Как будто он ничто. Умри он – им бы было плевать. – Я заплакал. – Хотите, чтоб я не молчал? Не буду. Хотите, чтоб я все вам рассказал? Я расскажу. Он целовался с парнем.
Не знаю почему, но я плакал и не мог остановиться. А когда перестал, то почувствовал настоящую ярость. Так зол я еще не был никогда.
– Их было четверо. Парень, с которым был Данте, убежал, а Данте – нет. Потому что это Данте. Он не убегает.
Я поднял взгляд на отца.
Он не произнес ни слова.
Мама пододвинулась ко мне и стала расчесывать мои волосы пальцами.
– Мне так стыдно, – прошептал я. – Я хотел избить их в ответ.
– Ари, – мягко произнес отец. – Ари, Ари, Ари. Ты выбрал худший способ ведения войны.
– Я не умею воевать, пап.
– Надо было попросить о помощи, – сказал он.
– Этого я тоже не умею.
Семь
Когда я вышел из душа, папы уже не было. Мама сидела на кухне. Перед ней на столе лежал коричневый конверт с именем моего брата. В руках мама держала бокал вина. Я сел напротив.
– Иногда я пью пиво, – сказал я, и она кивнула. – Я не ангел, мам. И не святой. Я просто Ари. Дефективный Ари.
– Не смей так говорить.
– Но это правда.
– Нет, неправда. – Голос ее звучал сильно и уверенно. – Никакой ты не дефективный. Ты милый, хороший и благородный.
Она отпила немного вина.
– Я избил Джулиана, – сказал я.
– Не самый умный поступок.
– И не самый добрый.
Она едва не рассмеялась.
– Нет. Совсем не добрый. – Она прикоснулась к конверту и сказала: – Прости меня, – а потом, открыв его, достала фотографию. – Это вы. Ты и Бернардо.
Она протянула снимок мне. Я был совсем маленьким, и брат держал меня на руках. Он улыбался. Он был красивым и счастливым, а я смеялся.
– Ты его очень любил, – сказала мама. – Прости меня. Я же говорила тебе, Ари, мы не всегда поступаем правильно, понимаешь? И не всегда говорим то, что нужно. Иногда смотреть правде в глаза слишком больно, и мы не смотрим. Просто не смотрим. Но от этого проблема не исчезает. – Она отдала мне конверт. – Здесь все. – Она не плакала. – Он убил человека, Ари. Убил голыми руками. – Она едва заметно улыбнулась, но улыбка ее была невероятно грустной. – Я еще никогда не произносила этого вслух.
– Тебе до сих пор больно?
– Очень, Ари. Даже спустя столько лет.
– Тебе всегда будет больно?
– Всегда.
– Как ты это выдерживаешь?
– Не знаю. У каждого из нас своя ноша, Ари. У каждого. Твоему папе приходится жить с войной и с тем, что она с ним сделала. Тебе приходится переживать боль взросления. Тебе ведь больно, правда, Ари?
– Да, – сказал я.
– А мне приходится жить с мыслями о твоем брате, его отсутствии и поступках. Жить со стыдом.
– Ты ни в чем не виновата, мам.
– Ну не знаю. Наверное, матери всегда испытывают вину. И отцы, наверное, тоже.
– Мам?
Я хотел дотронуться до нее, но не стал этого делать. Просто посмотрел и попытался улыбнуться.
– Я и не знал, что могу любить тебя так сильно.
И в этот миг ее улыбка перестала быть грустной.
– Hijo de mi corazon[51], открою тебе один секрет. Именно ты помогаешь мне все это переносить. Ты помогаешь мне мириться со всеми потерями. Ты, Ари.
– Не говори так, мам. Я тебя разочарую.
– Нет, amor[52]. Никогда.
– Сегодня я это сделал… Я причинил тебе боль.
– Нет, – сказала она. – Кажется, я поняла.
И прозвучало это… Прозвучало так, словно она уловила во мне что-то, что раньше не вполне понимала. По ее взглядам я всегда чувствовал, что она пытается что-то во мне разглядеть, отыскать во мне меня, – однако в тот миг мне показалось, что она в самом деле увидела меня настоящего, увидела и поняла. Я вдруг растерялся.
– Что ты поняла, мам?
Она пододвинула ко мне конверт.
– Будешь смотреть?
Я кивнул.
– Да, но не сейчас.
– Боишься?
– Нет. Да. Не знаю. – Я провел пальцем по имени на конверте.
Так мы и сидели – я и мама. Сидели долго.
Она потягивала вино, а я разглядывал брата на фотографиях.
Мой брат еще младенец, мой брат на руках у отца, мой брат с сестрами.
Мой брат сидит на ступеньках нашего дома.
Мой брат, совсем маленький, салютует папе, одетому в форму.
Мой брат, мой брат.
Мама наблюдала за мной.
Это было правдой. Никогда еще я не любил ее так сильно.
Восемь
– А где папа?
– Пошел к Сэму.
– Зачем?
– Хочет с ним поговорить.
– О