Записки военного коменданта Берлина - Александр Котиков

— Дело в том, господа, что мы имеем дело с народом, который не желает жить по-старому, как было. И как вы советуете ему жить? А если он не желает так жить? Тогда как поступить? Как поступили в Западных зонах? Надели на народ намордник? Нет, мы так не поступим. Мы не скрываем, что реформы, которые проводят немцы, вполне укладываются в рамки Потсдамской конференции и потому близки нам. Мы находимся здесь не для того, чтобы мешать разрешению немцами вековых вопросов его истории. То, что они сегодня делают, если серьезно посмотреть в суть германской истории, то все это должно было бы произойти еще в 1848 году. И не народ виновен в том, что так долго задержалось решение этих вопросов.

Я прекрасно понимал, что эти слова проносятся мимо образованных ушей журналистов, не трогая их. Беседа закончилась. Журналисты разъехались по галльским квартирам. Они знали, куда приехали и где можно было найти перлы для очередной информации своих газет.

Рано утром позвонили о взрыве эшелона со взрывчаткой, стоящего недалеко от одного городишки. В этом случае долг повелевал на лету отдать распоряжения, вызвать на место происшествия нужных людей и на всех скоростях мчаться к месту катастрофы. Приехали. Это случилось, насколько помнится, около небольшого городка Куерфурта. На крутом изгибе железнодорожного полотна стояло несколько вагонов. Видимо, в одном из них находились взрывчатые материалы. И они-то взлетели на воздух. Взрыв был такой силы, что в городке, покрытом красной черепицей, не осталось уцелевшей ни одной крыши. Полотно было настолько скручено, что рельсы кольцами были подняты от полотна дороги. Но, что удивительно, в самом небольшом удалении находился склад боеприпасов гитлеровской армии, и его ни взрыв, ни детонирующая волна не коснулись. Возникло предположение, что все же под состав был подложен большой заряд тола.

К месту происшествия явились военные специалисты, среди них мой хороший сослуживец, командир 70-й гвардейской дивизии генерал Горишный. Мы с ним вместе отшагали в войне от Пинска до Эльбы. Это был прекрасный командир, удивительный товарищ, любимец солдат, необыкновенной храбрости человек-воин. Еще в Германии он был назначен командиром корпуса и убыл в Советский Союз. Он был тоже того мнения, что состав товарных вагонов был взорван. В тот раз мы совершили одну коллективную глупость. Все мы пошли к тому разоренному складу боеприпасов, о котором говорилось выше. Склад представлял собой нагромождение морских торпед. Мы видели их во время боев на Одере. Они испытывались там, в одном лесном озере, гитлеровским командованием. Это были торпеды, которые при своем движении в воде не давали пузырькового следа, и наблюдать их с корабля, на который они были направлены, не представлялось возможным. Тут же были разбросаны самые различные артиллерийские пороха, от «ленточных» до «вермишели», было колоссальное нагромождение снарядов больших калибров и многое другое. И мы вышагивали по территории, буквально устланной такими порохами. Случись искра от простого трения о металлические детали, разбросанные там же, и… новая комиссия разбиралась бы, как все это произошло.

Все это находилось в районе расположения 70-й гвардейской стрелковой дивизии. И комдив спокойно шагал с нами вместе по хаотически разбросанной взрывчатке. Кто-то стал упрекать генерала Горишного. А он был человеком удивительно спокойным, внешне, конечно. Молчание. Потом, как сговорились, все вместе рассмеялись. Ведь неосторожный шаг мог бы оставить без ответа и этот вопрос, и это расследование. Посмеялись. А Горишный и говорит:

— Будь на нашем месте солдаты, мы бы их обязательно посадили на гауптвахту.

— Кто начал первым? — спросил кто-то.

Все свалили на заместителя командующего армией, начальника СВА провинции.

Горишный заключил:

— Правильно! Во-первых, его тут некому посадить на гауптвахту, а во-вторых, он по гражданским делам начальник, и к этому делу вроде бы отнесся неквалифицированно.

Смеялись, но горечь досады терзала грудь. Наперед-то надо бы быть умнее.

От наивных объяснений своей антипотсдамской политики западные державы переходили в начале марта к открытому формулированию программы крестового похода против СССР и стран Восточной Европы. Намечалась и формулировалась военно-политическая стратегия, соответствовавшая тому практическому курсу, который так усердно проводили в Западной Германии США и Англии. И такую стратегическую линию сформулировал, как его назвал тогда тов. Сталин, «поджигатель войны номер один», господин Черчилль. Теперь-то все в прошлом. Отправили в архив и стратегические концепции, и «почил в бозе» сам автор, и жизнь пошла далеко не тем путем, который так искусно разрабатывал видавший виды лидер империализма. А тогда, спустя десять месяцев после войны, это прозвучало для наших врагов своего рода набатным колоколом, как фитиль, близко поднесенный к пороховой бочке. Эти руки не раз в истории запаливали десятки пороховых бочек, оставаясь ненаказанными.

В самом деле, какую головокружительную метаморфозу претерпел этот поджигатель… Из страстного поборника союза навечно с СССР, из пламенного борца против фашизма, из «убежденного» сторонника послевоенного мира для народов… превратился в бесстыдного поджигателя войны, войны против Советского Союза, против страны, вынесшей всю тяжесть разгрома гитлеровской Германии и ее армии. Все понимали, что этот фейерверк запущен не без умысла, и не ради собирания сил против СССР. Он был нужен для оправдания той политики, которую проводят по расколу Германии, а главным образом определял дальнюю перспективу империализма, в пору его опасной слабости.

Теперь, спустя сорок лет, следует ли производить эти поджигательские призывы? Но проследить логику врага, поискать в ней характерные черты слабости, исторической слабости империализма, видимо, следует.

«Наше намерение, — писал он И. В. Сталину в ноябре 1941 года, — состоит в том, чтобы вести войну в союзе и в постоянной консультации с вами… Когда война будет выиграна, в чем я уверен, мы ожидаем, что Советская Россия, Великобритания и США встретятся за столом конференции победы, как три главных участника… первая задача будет состоять в том, чтобы помешать Германии… напасть на нас в третий раз. Тот факт, что Россия является коммунистическим государством — не является каким-либо препятствием для составления нами хорошего плана обеспечения нашей взаимной безопасности и наших законных интересов».

Враг был разгромлен. Война закончена. План обеспечения нашей безопасности… был подписан всеми и добровольно. Наступила пора совместных действий для «искоренения нацизма». Опыт проведения этого плана в Советской зоне оккупации дал обнадеживающие результаты. Силы, питавшие нацизм, были обезглавлены. Но рассудку вопреки У. Черчилль на ходу повыбросил все, что он говорил на протяжении всей войны, произнес речь с призывом всех империалистических сил, в том числе и империалистов Германии, подняться против СССР.

Этот прожженный политик не просто произнес речь где-нибудь среди рабочих Бирмингема, Детройта, а в США, в Фултоне, городишке, который до той поры мало кто знал, и не в присутствии лордов своей страны или де Голля, а в присутствии президента США Трумена, потому что в паре с этим американским поджигателем ему было свободно излагать поджигательскую речь, зная, что никто не крикнет: «Долой поджигателя войны!»