Записки военного коменданта Берлина - Александр Котиков

Признаться, я глубоко уважал генерала Соколовского. Я знал его до войны, когда он был начальником Штаба МВО. Он располагал к себе своей подтянутостью, лаконичностью, ясностью мысли, культурой, удивительной немногословностью, неторопливостью. Даже те, кто его не знал и встретился впервые, проникался к нему уважением, несмотря на то, что в отношениях с людьми он был суховат. В разговоре с подчиненными он очень редко повышал голос. Но когда был в гневе, а это было не так часто, тогда казалось, мог испепелить человека. Но сердился, не затаив злобы на человека, попавшего в беду. От этого человек глубже понимал свою ошибку. Он не любил длинных докладов, резиновых формулировок, трескучих фраз, телячьего восторга. В таких случаях он останавливал краснобая вопросом: «А если подумать?» Он был всегда чем-нибудь озабочен. Казалось, что до того, как ему доложить что-либо важное, он уже думал об этом и составил свое представление по тому вопросу, который, как казалось, знаком только тебе. Все, кто его знал, поражались его трудолюбию, не суетливым, но глубоким проникновениям в суть вопросов. Он не терпел праздности и лености мысли.

Однажды его заместитель, заядлый охотник, посоветовал отдохнуть в лесу с ружьем. Он согласился, и организация такого отдыха выпала на меня, поскольку лучшие охотничьи угодья находились в Саксонии-Анхальт, между Магдебургом и Штендалем. Там были хорошие загоны для кабанов и оленей. Как это в таких случаях бывает, успеха охота не имела. Соколовский постоял немного на номере и, улучив момент, уехал домой.

— Пустая трата времени, — сказал он, садясь в машину.

На первом приеме перед отъездом в комендатуру он не сказал мне ничего особенного:

— Не тратьте времени попусту в хождении по кабинетам. У нас тут много любителей поговорить, посоветовать без должного знания дела, проинструктировать — того не делать, этого не трогать и т. д.

И все же я вышел из его кабинета уверенным и спокойным. В мое сознание проникло самое важное, на мой взгляд, без чего нельзя начать серьезного дела в политических делах, — ясность главной мысли. Конечно, когда придет ясность, будет перед этим набито много шишек на лбу. Но без этого нет и опыта. Какая же творческая работа, если не набьешь шишек? Ведь это же Берлин! В руинах войны перемешаны здесь нагромождения веков, поневоле столкнешься, если не на мраморных глыбах, то на неотесанном граните Фридриха II, о кирпичи Вильгельма или хлам Веймарской республики. Все эти исторические времена оставили столько нагромождений в социально-политическом облике Германии, что сам черт ногу сломает.

Не знаю, была ли русская военная комендатура в тот первый раз, когда так же штурмом был взят Берлин и когда генералу русской армии генералу Тотлебену была передана капитуляция берлинского гарнизона и переданы ключи от города. Это было 9 октября 1760 года, когда русские войска под командованием талантливого полководца генерала З. Г. Чернышова обложили Берлин, и в ночь с 8 на 9 октября приступом взяли прусскую столицу, а Фридрих II чудом спасся от пленения. Тогда русские войска держали Берлин только трое суток. Коварные Бурбоны и австрийская императрица Мария-Терезия испугались усиления русского влияния в Европе, вошли в дворцовый сговор с Фридрихом II и ослабили позиции русской армии. А смерть Елизаветы ускорила приход на российский престол герцога Голштинского Петра III, который славился своими прусофильскими убеждениями, сдал все, что завоевала русская армия.

История как бы повторилась. Нынешние союзники СССР оказались не менее перепуганными успехами нашей победы во Второй мировой войне и теперь открыто сколачивают против нас антисоветскую коалицию. Но они малость просчитались. Что можно было Бурбонам и Фридриху II, того нельзя было в настоящее время. Перед ними стояла Социалистическая Советская Республика рабочих и крестьян, — могучая социалистическая держава, способная самостоятельно отстоять завоевания Великой Отечественной войны. Она к концу войны успела объединить вокруг себя все страны, освобожденные от гитлеровской тирании, освободить немцев от гитлеровской тирании и оказать немцам реальную помощь в переустройстве ими своей жизни по-новому, помочь им в их искреннем стремлении самим найти демократический выход из войны.

Развалины на Луизен-штрассе от Унтер-ден-Линден до Ветеринарного института, где размещалась Советская комендатура, были убраны только с проезжей части дороги. От развалин на обочине дороги несло терпким запахом распада трупов. Этот район, как и многие другие, сохранил все признаки войны. Но на руинах уже поднимались чахлые ростки молодых деревьев. Природа брала свое. Ей надо было закрыть язвы минувшей войны.

В Центральной комендатуре спокойно трудились люди. Жизнь шла своим чередом. Генерал Смирнов уже сложил с себя полномочия. Ознакомления с делами комендатуры начали без него. Заместители комендантов, офицеры — люди осведомленные, они помогали мне ознакомиться с довольно сложной, как мне тогда показалось, обстановкой в городе. Я мысленно сравнил это с Галле и подумал, насколько это сложнее, чем там. Офицеры прекрасно ориентировались в обстановке и были очень полезными собеседниками о делах Берлина. Хочется напомнить об этих товарищах. Это — полковник Елизаров Алексей Иванович, начальник политического отдела, полковник Далада, заместитель по экономическим вопросам, полковник Белов, начальник оперативного отдела, начальник Штаба комендатуры и начальник Штаба межсоюзнической комендатуры, майор Панин, политический советник при коменданте, генерал Сиднев и многие другие товарищи, которые охотно информировали меня, а лучше всего сказать — вводили в курс дела. Я не раз был в Берлине в начале мая 1945 года, а в середине мая проверил свою комсомольскую удаль и забрался на Бранденбургские ворота и оттуда наблюдал панораму Тиргартена, Шарлоттенштрассе, Зигизойль, Зиггес-аллеи. Все это тогда было просто интересно, вроде отвели душу солдаты. А теперь Берлин предстал всеми своими сложными гранями.

Я не знаю более беспокойной службы в армии, чем комендантская служба в оккупированной стране. А берлинская комендатура показалась мне в тот первый раз особенно беспокойной. Мне знакома комендантская служба в районах и городах провинции Саксонии-Анхальт. Но Берлин не идет ни в какое сравнение. Там, в провинции, бывают отдушины, когда можно «отпустить ремень», тут же и этого не было. Офицеры берлинской Центральной и районных комендатур — люди, всегда чем-либо обеспокоенные, всегда в повышенной боевой готовности, всегда готовые к самым неотложным решениям. Мало кто представляет, что офицеры комендатуры очень часто теряли границы дня и ночи. Враг действовал, когда все спят, и, естественно, комендатура бодрствует, когда враг действует, — только тогда оправдывалось ее предназначение. Надо врага застать, когда он промышляет, ночью. А днем совсем спать некогда. С раннего утра начинается шумная деятельность большого города. Каждая минута суток приносит свои неповторимые неожиданности, свои вопросы, на которые нигде нет готовых ответов.

Комендантская служба повелительно требовала и от офицера, и от солдата политической зрелости, настороженности, подтянутости, собранности, предусмотрительности, строгого политического зрения, способности все примечать, все помнить, сравнивать, сопоставлять, ничего не утрачивать из памяти. В комендантской службе нет ничего второстепенного, там все важно, нет ничего до конца ясного. Все надо добывать своим умом, своей сообразительностью, ловкостью, изворотливостью. И уж, конечно, самым важным элементом комендантской службы — сплоченность его коллектива, взаимозаменяемость, готовность прийти немедленно, сколь позволяют силы, на помощь товарищу.