Чувство реальности. Книга 1 - Полина Дашкова

Больная сидела на койке, поджав ноги и с ужасом глядя наэкран. Там как раз взорвался автомобиль, и в черно-красном дыму парили фигуркилюдей, подхваченные взрывной волной. Приятный мужской голос заманчиворассказывал о новом приключенческом сериале.

– Галина Дмитриевна, почему вы не спите? – ласково спросиласестра и выключила телевизор.

Больная вскрикнула и завозилась с одеялом, натягивая его доподбородка.

– Наконец-то! – прошептала она с трагическим надрывом. – Ятак ждала вас! Пожалуйста, принесите мне пистолет.

– Галина Дмитриевна, ложитесь. Вам надо спать. Докторзапретил вам включать телевизор после девяти вечера, – сестра попыталасьуложить больную, но та забилась в угол, скорчилась, обхватив колени, и сильнодрожала.

– Не прикасайтесь ко мне, это опасно! Просто принеситезаряженный пистолет и покажите, на что там нужно нажимать. Остальное я сделаюсама. Это единственный выход для всех.

– Хорошо-хорошо, только сначала вы успокойтесь и лягте.

Сестра знала, что говорить бесполезно. Слов больная неслышит и смысла их не понимает. Если механизм обострения запущен, его можноостановить только большой дозой успокоительных препаратов. Вероятно, на ГалинуДмитриевну подействовал какой-нибудь кровавый ночной боевик.

– Что же вы стоите? У вас нет оружия? Попросите у охраны!Надо покончить с этим, так больше невозможно, – заявила Рязанцева, глядя насестру красными огромными глазами.

– Завтра утром придет доктор, вы с ним поговорите, – ласковоулыбнулась сестра, – утро вечера мудреней, правда ведь? Давайте-ка мы сейчасвыпрямим ножки, расслабимся, ляжем и будем спать. Я с вами посижу, если вамстрашно.

– Мне ничего уже не страшно. Со мной все кончено, – ГалинаДмитриевна всхлипнула, глаза ее наполнились слезами, – но вы должны менявыслушать. Пока я жива, будут страдать другие. Пистолет самая надежная вещь.Таблетки и уколы могут не подействовать. Но я должна знать, что с Женей, гдеон! Я должна увидеть его!

– С вашим мужем все в порядке, – механическим голосомответила сестра, отперла шкафчик с лекарствами, – а вам надо спать.

– Я заслуживаю смерти и давно мертва, потому что я убийца, аубийца не должен жить. Я страшно, чудовищно виновата. Но почему страдаютдругие? Это очень больно, когда из-за тебя кто-то страдает… – Больная сползлана пол, с тяжелым костяным стуком упала на колени, повторяя:

– Я не хочу жить, не надо меня жалеть.

В коробке осталась последняя ампула аминазина. Сестра хотеланадломить ее, но как раз в этот момент больная стремительно подползла к ней исхватила за ноги. Ампула выскользнула из рук.

– Ведь все так просто. Достаточно избавиться от меня, ибольше никто не пострадает, – Галина Дмитриевна крепко обхватила сестру и чутьне повалила ее, – поймите наконец, я приношу несчастье, только что в прямомэфире мне об этом напомнили еще раз, и больше нельзя тянуть!

От напряжения у нее разошлись края раны на лбу, и сквозьмарлевую повязку просочилась кровь. Сестра с тоской подумала, что ей придетсяеще долго возиться с женой политика, и вряд ли она сумеет урвать хотя бы паручасов сна до утра.

– Успокойтесь, пожалуйста, – сестра наклонилась и попыталасьразжать ее руки, – ничего страшного не происходит, все будет хорошо.

– Не надо меня утешать и жалеть! – закричала ГалинаДмитриевна. – На мне смертный грех, и жалости я не достойна!

Во время приступов она становилась невероятно сильной.Сестре с трудом удалось вырваться и дотянуться до пульта. Она сумела нажатьсразу все кнопки вызова, и через минуту в палату вбежал дежурный врач,санитары, Галину Дмитриевну скрутили, укололи, уложили, сняли повязку,обработали рану на лбу. Сестре было велено оставаться рядом. Засыпая, больнаяпродолжала бредить, а когда затихла, стал слышен слабый нежный звон. Сестраосмотрела палату и обнаружила под кроватью мобильный телефон, спрятанный втапочке.

– Да, – выдохнула сестра в трубку.

– Ты все еще живешь? Ты слишком долго живешь. Подумай освоем муже, о детях. Им придется расплачиваться, очень скоро и очень страшно.

"Кто это?” – хотела спросить сестра, но вовремясдержалась и решила просто послушать, что еще скажут. Однако на том концепровода почувствовали неладное и положили трубку.

Позже, рассказывая о случившемся дежурному врачу, она так ине сумела ответить, кому принадлежал голос, мужчине или женщине. Он былкакой-то бесполый, для мужчины слишком высокий, для женщины слишком низкий.

– Вот и все, – повторял про себя Григорьев, вышагивая попустынной, ярко освещенной 16-й улице, от здания посольства к Каролин-стрит, кстоянке такси, – теперь тебе ясно, что ты никто? Даже это решение ты не можешьпринять самостоятельно. Кумарин все решил за тебя. Теперь очередь Макмерфи.Будет потеха, если твой друг Билли откажется тебя принять! Ты скажешь: “Билли,спаси меня! Я провалился. Я должен лететь в Москву, я знаю точно, что меня тамарестуют, а потом расстреляют”. А он рассмеется тебе в лицо, похлопает по плечуи ответит:

"Брось, Эндрю, ты, как всегда, преувеличиваешь, у тебяочередной приступ паранойи”.

На прощанье Кумарин посоветовал оставить машину в посольскомгараже, прогуляться до стоянки такси на Каролин-стрит. Это было разумно, посколькуГригорьев выпил водки.

Андрей Евгеньевич редко ходил пешком по центру Вашингтона.Он не любил этот город. Прямые пронумерованные стрит с юга на север, и строгоперпендикулярные, с запада на восток, авеню, разбивали административное сердцеАмерики на идеально ровные квадраты и прямоугольники. Летом невыносимый влажныйзной, зимой промозглые ветра с реки Потомак. Конные памятники генералам наперекрестках, мокрые и блестящие под косым дождем, подсвеченные ночными огнями,почему-то напоминали голливудские ужастики и навевали мысли об ожившихмертвецах.

На углу 16-й и Каролин к нему привязался черный нищий вярко-желтой нейлоновой куртке. Обдавая нестерпимой вонью, он гремел мелочью вжестянке, тряс войлочными косичками, вытравленными до желтизны, под цветкуртки. Белые оскаленные зубы сверкали на черном, как вакса, лице.

– Пожалуйста, сэр, всего несколько центов! Ну что вам стоит?– Он бегал вокруг Григорьева, хватал за рукав, заглядывал в глаза. На курткебыла эмблема совместного советско-американского космического полета“Союз-Аполлон”, пересечение двух флажков – звездно-полосатого и красного, ссерпом и молотом.

Григорьев полез в карман, брезгливо отворачиваясь, бросил вкружку монету в двадцать пять центов. Но нищий все пританцовывал рядом, бормотал,напевал, вонял, путался под ногами и на просьбы отвязаться не реагировал. ВдругГригорьев расслышал нечто знакомое: “Расцветали яблони и груши, поплыли туманынад рекой…"